Тайны соборов и пророчество великого Андайского креста

Военное противостояние, порожденное Первой мировой войной, сделало всех этих людей: артистов и революционеров, поэтов и ученых — в чем-то похожими друг на друга. Они смешивались с толпой на бульварах, вместе пили и разговаривали в кафе, барах и книжных ларьках, составляли заговоры или допоздна засиживались с кистью в руках в маленьких квартирах на Монмартре или танцевали и пили в ночных клубах и полуподвальчиках Латинского квартала. Словно терзаемые глубоко въевшимся предрассудком о собственной греховности и сознанием собственной вины, все хотели жить быстро, полнокровно, великолепно. В послеапокалипсические двадцатые, когда температура исторического процесса достигла точки возгорания, Париж стал светом для всего мира. В нем уже теплились процессы, ведущие к концу времен.

Во время этого крайне кратковременного цветения возникли всевозможные концепции, литературные, социальные, политические, научные, они-то по преимуществу и определили дальнейший ход событий. Идея «трансформации» подспудно будоражила умы всех, начиная с сюрреалистов: Андре Бретона, Макса Эрнста и Марселя Дюшана — и кончая математиками, такими, как Поль Дирак, и пиротехниками от литературы типа Джеймса Джойса^{1}. Шел 1926 г., процветал интерес к всевозможным превращениям, и вот именно в это время вышел в свет отдельным томиком некий труд без указания имени автора. Это роскошное издание, выпущенное в количестве трехсот экземпляров, было осуществлено маленьким парижским издательством, известным преимущественно своими высокохудожественными репринтными переизданиями, — оккультная преисподняя Парижа пришла в движение. На титульном листе значилось: Le Mystere des cathedrales («Тайна соборов»). Автор, «Фулканелли», утверждал, что на стенах кафедрального собора Нотр-Дам в Париже вполне отчетливо выразила себя королева западной оккультной науки — великая тайна алхимии (см. ил. 1.1).

_{Ил. 1.1. Собор Нотр-Дам в Париже (собор Парижской Богоматери) сегодня.}

В 1926 г. алхимия, казавшаяся в контексте постмодернизма привлекательной, хотя дискредитированной и странной псевдонаукой эпохи Ренессанса, начала возрождаться и набирать силы внутри двух наиболее влиятельных движений века. Столкнувшись с алхимией примерно одновременно, сюрреализм и психология приспособили к этой древней науке свои собственные понятия, с их естественным смыслом. Все двадцатые годы Карл Юнг пытался из алхимических гобеленов, сплошь покрытых символическими изображениями, выткать теорию архетипов подсознания и выяснить, как эти символы проявляют себя в сновидениях. Поэт-философ Андре Бретон и иные представители сюрреализма интуитивно сделали прорыв в религиозном сознании и заявили, что алхимические процессы могут быть выражены средствами искусства. Бретон в своем «Манифесте сюрреализма» 1924 г. провозгласил сюрреализм не чем иным, как алхимическим искусством.

Книга Фулканелли оказала на оба интеллектуальных течения лишь косвенное влияние. Косвенное, потому что ей удалось невозможное — она оказывала влияние, оставаясь совершенно неизвестной за пределами узких оккультно-алхимических кругов Франции. Возможно, это самая удивительная из тайн, окутывавших «Тайну соборов».

И одной иллюстрации достаточно, чтобы стал ясен размах ограничительной деятельности цензуры. Возьмите любую историю искусства, изданную за последние тридцать лет, и посмотрите, что там сказано о готических соборах и о тех непонятных образах, которые найдены на стенах и площадках Нотр-Дам в Париже. Вы обнаружите, что в четырех случаях из пяти алхимия упоминается как возможный источник этих столь странных христианских образов. Однако Фулканелли и «Тайна соборов», особенно если книга издана на английском языке, даже не упоминаются и не называются среди источников, способных объяснить эти образы.

Назовем это эффектом «собаки-что-не-кусается-ночью». Подобно собаке, которая не издает ни единого звука, пока дом грабят, работа Фулканелли притворилась, словно ее нет. Кроме того, значение книги, оказавшей столь широкое влияние, выходит далеко за рамки антикварной идеи о том, что соборы задумывались как тексты по алхимии. Чтобы понять это молчание, мы должны сперва понять Фулканелли.

«Тайна соборов», алхимия и сюрреализм

Осенью 1925 г. к издателю Жану Шеми пришел невысокий человек, одетый в стиле предвоенной богемы, с длинными усами а-ля Астерикс Галльский. Мужчина хотел поговорить о готической архитектуре, о «зеленом арго» скульптурных символов и о том, каким образом их сленг превратился в своего рода полный каламбуров шифр, который он назвал «языком птиц». Через несколько недель молодой человек был вновь представлен Шеми — на этот раз как Жан-Жюльен Шампань, иллюстратор предлагаемой книги, написанной одним таинственным алхимиком по имени Фулканелли. Шеми счел, что все трое: недавний посетитель, автор и иллюстратор — это одно и то же лицо. Возможно, так оно и было.