Тайны соборов и пророчество великого Андайского креста

Следующий уровень, или мир, — это мир форм или эфирных образов. Это — уровень астрального, или духовного (спиритуального) мира, столь любимый шаманами и мистиками всех сортов. Фулканелли демонстрирует выраженное ограничение этой реальности, описывая лишь часть эфирного Древа и не желая использовать информацию из более высоких уровней Древа, поскольку его читатели не являются посвященными, для которых доступен этот уровень. Он фокусирует основное внимание на семи планетарных сущностях и их влиянии на алхимию. Посредством этих семи образов, шесть из которых показаны, а один только упоминается в тексте, Фулканелли дает нам ключ к принципу Великого Труда. Образ, оставшийся непоказанным, — это скрытое, тайное Солнце, мифическое Солнце позади солнца, а все фигуративные образы показывают, как это тайное, или темное Солнце воздействует на все прочие планетарные сущности. Поскольку эти же сущности приписываются и семи металлам, то в этих образах действительно скрыта великая тайна.

Поскольку многоэлементная структура Древа Жизни построена на основе иллюстраций из первой главы, а также символических изображений на Нотр-Дам в Париже и Амьене и нескольких символов из Сен-Шапель, Сен-Виктор и других памятников, это проливает свет на базовую природу процесса астроалхимии. Это — вполне реальный секрет, и, с точки зрения Фулканелли, здесь нет особой тайны. После того как этот секрет раскрыт, Фулканелли переходит к теме четвертого Древа, которое тесно связывает в единое целое все исторические, мифологические и космологические элементы системы.

Эта четвертая структура Древа Жизни отражает мир действий и явлений, наш материальный мир звезд, солнц и планет. Это Древо Жизни растет в Берри, возле Бурже. Фулканелли попросту игнорирует главный готический собор города со всеми его витражными окнами, выдержанными в завораживающем апокалипсическом духе, и сосредоточивает главное внимание на двух современниках короля Рене Доброго, правившего в середине XV в., которых звали Жак Кер и Жан Лальеман, и, естественно, на убранстве их домов. Это весьма существенное уклонение, ибо до этого момента Фулканелли фокусировал внимание исключительно на соборах Подобное нарушение сложившейся практики сигнализирует о смещении акцентов от теоретической и мистической сферы в область реального действия. Теперь мы оказываемся в мире деятельном.

Фулканелли указывает на некий исторический момент в самом конце XV в., когда подземное течение наконец вырвалось на поверхность реальной земной истории. Он отмечает, что тайна Бурже — это тайна эзотерического течения, прошлым для которого можно считать седую античность, настоящим — XV в., а будущим — эпоху по обе стороны XX в. Тайна посвящения, как настаивает Фулканелли, включает в себя обширный отрезок времени, но отдельные нити пестрого ковра уже заметны в картине Бурже середины XV в.

Фулканелли обращает наше внимание на восемь изображений, украшающих два указанных дома. Два из них украшают дом Жака Кера (ил. 39–40), а шесть — особняк Лальемана (ил. 41–46). Судя по этим изображениям, два из них можно считать портретами владельцев, бывших алхимиками. Здесь же присутствуют изображения раковины морского гребешка и сосуда Великого Труда; затем — три исторических и мифологических сюжета: Тристан и Изольда, Золотое Руно и св. Христофор. Кроме того, еще три изображения, явно связанные с инициацией, присутствуют во внутренней часовне в доме Лальемана, на столбах, потолке и жертвеннике в часовне-капелле.

Даже простое перечисление этих мотивов указывает, что изображения объединяются в группы из трех символов. Первая из трех групп символов показывает, что Жак Кер был пилигримом и совершал паломничества, будучи любителем дальних странствий. Жан Лальеман, напротив, был деятельным агентом, ибо держит в он руках алхимический сосуд — символ Великого Труда. Однако так и не указано, кто же исполнял роль великого магистра. У нас невольно возникает впечатление, что здесь присутствовало некое третье лицо, пожелавшее остаться незамеченным. Кто же это мог быть?

Следующая группа из трех символов еще более усиливает это впечатление. Мы видим в ней три повествовательных сюжета, три символических истории, балансирующие на тонкой грани между реальной историей и мифологией. Однако внешне, казалось бы, ничто не связывает историю любви Тристана и Изольды с древнегреческой легендой о поисках Золотого Руна, а обе они, опять-таки внешне, не имеют ничего общего с христианской легендой о святом Христофоре и младенце Христе. И тем не менее Фулканелли приводит простое, но поразительное свидетельство того, что эти дома, хозяева которых были мастерами столь тонкого искусства, как «зеленый язык», придавали исключительно важное значение этим трем мифам. Итак, что же общего у этих трех историй?

Разумеется, третья тайна вытекает из двух первых и сводится к следующему: что же именно должны были раскрыть эти инициации?