Тайны на крови. Триумф и трагедии Дома Романовых

По нашему мнению, растерянность и смятение царя можно объяснить его ответственностью не только за будущее России, но и за судьбу сына Алексея. Имел ли он моральное право решать за него? Это накладывало определенную печать на действия Николая II. Возможно, он вспомнил отдых в Крыму, где еще маленький наследник Алексей убежденно лепетал: “Когда я буду царем, не будет бедных и несчастных, я хочу, чтобы все были счастливы”. Там любимой пищей царевича были щи, каша и черный хлеб, как он говорил, “который едят все мои солдаты”.

Вместе с тем отречение Николая II за себя и за своего сына Алексея в пользу брата Михаила Александровича было очевидным нарушением закона о престолонаследии, т. к. царь не имел права отрекаться за прямого наследника. Некоторые политические деятели усматривали в этом определенную самоцель: с одной стороны, в случае перемены ситуации объявить отречение недействительным, а с другой — осложнить обстановку, спутав карты лидерам оппозиции в Государственной думе. Во всяком случае, известно по дневнику императора, что отказ Михаила Романова от трона был болезненно воспринят Николаем II.

По возвращении бывшего императора на несколько дней в Ставку (Могилев), он разговаривает с супругой Александрой Федоровной по телефону. Затем 4 марта посылает ей телеграмму: «Спасибо, душка. Наконец, получил твою телеграмму этой ночью. Отчаянье проходит. Благослови вас всех Господь. Нежно люблю. Ники » [314].

В тот же день Александра Федоровна пишет ему большое теплое успокаивающее письмо, в котором имеются следующие строки: «Каким облегчением и радостью было услышать твой милый голос, только слышно было очень плохо, да и подслушивают теперь все разговоры! И твоя милая телеграмма сегодня утром — я телеграфировала тебе вчера вечером около 9½ и сегодня утром до часу. Беби перегнулся через кровать и просит передать тебе поцелуй…». В письме царица упоминает любопытную деталь: «Революция в Германии! В[ильгельм] убит, сын ранен. Во всем видно масонское движение». И последние строки письма: «Только сегодня утром мы узнали, что все передано Мише, и Беби теперь в безопасности — какое облегчение!» [315].

Перед возвращением Николая II в Царское Село Александра Федоровна просит Пьера Жильяра подготовить цесаревича Алексея и ввести его в курс произошедшего:

«Я пошел к Алексею Николаевичу и сказал ему, что Государь возвращается завтра из Могилева и больше туда не вернется.

— Почему?

— Потому, что ваш отец не хочет быть больше Верховным главнокомандующим!

Это известие сильно его огорчило, так как он очень любил ездить в Ставку. Через несколько времени я добавил:

— Знаете, Алексей Николаевич, ваш отец не хочет быть больше императором.

Он удивленно посмотрел на меня, стараясь прочесть на моем лице, что произошло.

— Зачем? Почему?

— Потому, что он очень устал и перенес много тяжелого за последнее время.

— Ах, да! Мама мне сказала, что когда он хотел ехать сюда, его поезд задержали. Но папа потом опять будет императором?

Я объяснил ему тогда, что Государь отрекся от престола в пользу великого князя Михаила Александровича, который в свою очередь уклонился.

— Но тогда кто же будет императором?

— Я не знаю, пока никто!..

Ни слова о себе, ни намека на свои права наследника. Он сильно покраснел и был взволнован. После нескольких минут молчания он сказал:

— Если нет больше царя, кто же будет править Россией?

Я объяснил ему, что образовалось Временное правительство, которое будет заниматься государственными делами до созыва Учредительного собрания, и что тогда, быть может, его дядя Михаил взойдет на престол. Я еще раз поражен скромностью этого ребенка» [316].

Как мы отмечали, поздно вечером 3 (16) марта Николай II вернулся в Могилев, куда на следующий день прибыли вдовствующая императрица Мария Федоровна и великий князь Александр Михайлович из Киева. «Друг Сандро» позднее писал в своих воспоминаниях о свидании с Николаем II в Ставке после его отречения:

«Я должен был одеться, чтобы пойти к Марии Федоровне и разбить сердце матери вестью об отречении сына. Мы заказали поезд в Ставку, так как тем временем получили известие, что Ники было дано “разрешение” вернуться в Ставку, чтобы проститься со своим штабом.

По приезде в Могилев поезд наш поставили на «императорском пути», откуда Государь обычно отправлялся в столицу. Через минуту к станции подъехал мотор Ники. Он медленно прошел по платформе, поздоровался с двумя казаками конвоя, стоявшими у входа в вагон его матери, и вошел.

Он был бледен, но ничто другое в его внешности не говорило, что он был автором этого ужасного манифеста. Он оставался наедине с матерью в течение двух часов. Вдовствующая императрица никогда мне потом не рассказывала, о чем они говорили. Когда меня вызвали к ним, Мария Федоровна сидела и плакала навзрыд, он же неподвижно стоял, глядя себе под ноги и, конечно, курил.