Тайны на крови. Триумф и трагедии Дома Романовых

Поняли ли вы, что исторической задачей русского народа в настоящий момент является задача уничтожения средневекового режима немедленно, во что бы то ни стало, героическими личными жертвами тех людей, которые это исповедуют и которые этого хотят? Как сочетать это ваше убеждение, если оно есть, с тем, что отсюда подчеркивается, что вы хотите бороться только “законными средствами”?! (В этом месте Милюков перебил меня, указав, что такое выражение является оскорблением Думы.) Как можно законными средствами бороться с теми, кто сам закон превратил в орудие издевательства над народом?.. С нарушителями закона есть только один путь — физического их устранения”.

Председательствующий в этом месте спросил, что я имею в виду. Я ответил: “Я имею в виду то, что свершил Брут во времена Древнего Рима”. Председатель Думы позднее распорядился об исключении из стенографического отчета этого моего заявления, оправдывающего свержения тиранов. Когда мои слова передали царице, она воскликнула: “Керенского следует повесить!” На следующий день или, быть может, днем позже Председатель Думы получил от министра юстиции официальное заявление с требованием лишить меня парламентской неприкосновенности для привлечения к судебной ответственности за совершение тяжкого преступления против государства. Получив эту ноту, Родзянко тотчас пригласил меня в свой кабинет и, зачитав ее, сказал: “Не волнуйтесь. Дума никогда не выдаст вас…”» [266].

Положение дел, как мы можем видеть, обострялось, оппозиция начала сжигать мосты. До М.В. Родзянко дошли слухи, что царь созывал некоторых министров во главе с главой правительства князем Н.Д. Голицыным. На данном совещании обсуждался вопрос о последствиях возможного решения о даровании ответственного министерства. Возможно, император Николай II желал показать министрам, что над ними был тоже занесен «дамоклов меч», чтобы подтолкнуть их на решительные меры. А может быть, просто зондировал их общий настрой к обострившейся политической ситуации. Совещание показало, что глава правительства князь Н.Д. Голицын (1850–1925) был бы доволен таким возможным поворотом дела, который снял бы с него непосильную ношу. Но вечером 20 февраля его снова вызвали в Царское Село. Государь Николай II сообщил ему, что он уезжает на короткое время в Ставку. Когда князь Голицын напомнил царю, что тот собирался ехать в Думу и говорить о даровании «ответственного министерства», то Николай II спокойно ответил, что он изменил свое решение.

Что вызвало такое резкое изменение решения? Можно только догадываться. Известно, что 23 февраля в Ставку вернулся после продолжительной болезни начальник штаба генерал М.В. Алексеев. Бывшая фрейлина Государыни баронесса С.К. Буксгевден (1884–1956) позднее делилась воспоминаниями:

«Я находилась возле императрицы в тот момент, когда император пришел к ней с телеграммой в руке. Он попросил меня остаться и сказал императрице: “Генерал Алексеев настаивает на моем приезде. Не представляю, что там могло случиться такого, что потребовалось мое обязательное присутствие. Я съезжу и проверю лично. Я не задержусь там дольше, чем на неделю, так как мне следует быть сейчас именно здесь”» [267].

Великий князь Михаил Александрович передал в разговоре с августейшим братом в Александровском дворце Царского Села, что в Ставке выражают неудовольствие его длительным отсутствием. Возможно, Николай II еще раз решил взвесить все аргументы и прояснить до конца обстановку, прежде чем принимать такой ответственный шаг. По этому поводу есть любопытные рассуждения в воспоминаниях жандармского генерала А.И. Спиридовича: «Горячая кампания, поднятая против проектов Маклакова и Протопопова, возымела успех. Когда 11 февраля Маклаков лично привез Государю проект манифеста о роспуске Государственной думы, тот принял его, но заметил, что вопрос надо обсудить всесторонне. Изменение отношения Государя к Думе было так очевидно, что все говорили, будто император намерен приехать на открытие Государственной думы, чтобы объявить о даровании ответственного министерства. Говорили, что слухи шли от премьера князя Голицына. Вопрос о комбинации правительства — Маклаков и Протопопов — заглох совершенно» [268].

Здесь стоит пояснить, что бывший министр внутренних дел Н.А. Маклаков (1871–1918) советовал императору сосредоточить все силы на борьбе с внутренним врагом, «который давно становится и опаснее, и ожесточеннее, и наглее врага внешнего» [269].