Несколько часов спустя Государь приказал позвать к себе в вагон профессора Федорова и сказал ему: “Сергей Петрович, ответьте мне откровенно, болезнь Алексея неизлечима?”
Профессор Федоров, отдавая себе отчет во всем значении того, что ему предстояло сказать, ответил: “Государь, наука говорит нам, что эта болезнь неизлечима. Бывают, однако, случаи, когда лицо, одержимое ею, достигает почтенного возраста. Но Алексей Николаевич, тем не менее, во власти случайности”. Государь грустно опустил голову и прошептал: “Это как раз то, что мне говорила Государыня… Ну, раз это так, раз Алексей не может быть полезен Родине, как бы я того желал, то мы имеем право сохранить его при себе”» [295] .
Переживания и опасения императора Николая II за благополучие семьи в этих трагических событиях занимали большое место.
В эти дни, по доходящим отдельным сведениям, в Царском Селе было очень тревожно, что и заставило императора покинуть Ставку в Могилеве. Известно, что 28 февраля командиры гвардейских царскосельских воинских частей обратились к дяде императора, престарелому великому князю Павлу Александровичу (1860–1919) с просьбой дать указания на случай возникновения беспорядков. Успокаивая встревоженных командиров, великий князь заявил, что завтра в Царское Село возвратится император Николай II: «Я уверен, что он даст желаемое ответственное министерство, лишь бы не было слишком поздно. В Царском Селе наследник и императрица и наш долг их охранять» [296] .
Ситуация была тревожная. 28 февраля 1917 года после 9 часов вечера Государыня Александра Федоровна увидела из окна, что Александровский дворец окружают верные части, занимая боевую готовность, а по телефону сообщили, что вооруженные мятежники, грозя все разнести, приближаются к дворцу. Слышны выстрелы, кровопролитие казалось неизбежным. Александра Федоровна, быстро накинув белый платок, вместе с еще не заболевшей корью 17-летней дочерью Марией выходит к войскам, чтобы предотвратить столкновение. Своим приближенным она сказала: «Я иду к ним не как Государыня, а как простая сестра милосердия моих детей» [297] . До 12 часов ночи по морозу она с дочерью обходила солдат, ободряя их и умоляя сохранять спокойствие и вступить в переговоры с мятежниками. Мужество и благоразумие Государыни Александры Федоровны победили, враждующие стороны после переговоров разошлись без кровопролития.
Телеграммы, направляемые к супругу, возвращались ей с издевательскими пометками синим карандашом, что местопребывание «адресата» неизвестно. Глухая стена молчания убивала императрицу Александру Федоровну, чувствующую сердцем беду. Она предпринимала все новые и новые усилия разорвать этот круг неизвестности. 2 марта 1917 года она пишет письмо, полное тревог и отчаяния:
«Мой любимый, бесценный ангел, свет моей жизни.
Мое сердце разрывается от мысли, что ты в полном одиночестве переживаешь все эти муки и волнения, и мы ничего не знаем о тебе, а ты не знаешь ничего о нас. Теперь я посылаю к тебе Соловьева и Грамотина, даю каждому по письму и надеюсь, что, по крайней мере, хоть одно дойдет до тебя. Я хотела послать аэроплан, но все люди исчезли. Молодые люди расскажут тебе обо всем, так что мне нечего говорить тебе о положении дел. Все отвратительно, и события развиваются с колоссальной быстротой. Но я твердо верю – и ничто не поколеблет этой веры – все будет хорошо… Не зная, где ты, я действовала, наконец, через Ставку, ибо Родзянко притворялся, что не знает, почему тебя задержали. Ясно, что они хотят не допустить тебя увидаться со мной прежде, чем ты не подпишешь какую-нибудь бумагу, конституцию или еще какой-нибудь ужас в этом роде. А ты один, не имея за собой армии, пойманный, как мышь в западню, что ты можешь сделать? Это величайшая низость и подлость, неслыханная в истории, задерживать своего Государя. Теперь Протопопов не может попасть к тебе потому, что Луга захвачена революционерами. Они остановили, захватили и разоружили Бутырский полк и испортили линию. Может быть, ты покажешься войскам в Пскове и в других местах и соберешь их вокруг себя? Если тебя принудят к уступкам, то ты ни в каком случае не обязан их исполнять, потому что они были добыты недостойным способом.