Тайны на крови. Триумф и трагедии Дома Романовых

Министр юстиции А.Ф. Керенский с самого начала преуспел в государственной карьере (царская семья без суда уже была в тобольской ссылке), а он занял пост премьер-министра Временного правительства и больше эту власть никому не хотел уступать.

Бурные события не обходили Михаила Романова стороной. Так случилось в дни так называемого Корниловского мятежа, а по своей сути междоусобных разборок между ветвями власти. По России распространялись различные провокационные слухи. Так, например, председатель Комитета Всероссийского Земского союза Западного фронта В.В. Вырубов (1879–1963) писал в мемуарах: «Возвращаюсь к воспоминаниям о Корниловском деле. Замечу, что в краткие дни своего пребывания в Москве я услышал от одного лица, занимавшего там довольно ответственный пост, о каком-то заговоре, будто бы составленном против Временного правительства военными и монархическими кругами во главе с вел. кн. Михаилом Александровичем. Я не придал этому сообщению никакого значения, зная, что лицо, от которого я его слышал, настроено крайне нервно и вдобавок, по собственным его же словам, усиленно “подкрепляет себя в работе шампанским”. Сведения о заговоре были им в ту пору сообщены и председателю Временного правительства» [481] .

Сторонники монархии видели спасение России в реставрации прежнего строя и установления твердой власти. Многие из них считали, что «Манифест» Николая II скреплен подписью графа Фредерикса, а «Манифест» Михаила Романова ничьей подписью не скреплен – и, стало быть, недействителен. Значит, необходимо было вернуться к исходному моменту о праве передачи трона.

Роковую роль в судьбе великих князей сыграло разоблачение попыток монархических кругов связаться с высланным в Тобольск Николаем II. Дело Маргариты Хитрово, так до конца и не выясненное, подтолкнуло Временное правительство к принятию постановления об аресте великого князя Михаила Александровича и его супруги; а также семьи великого князя Павла Александровича. В правительственных документах, в частности, значилось, что указанные лица представляют угрозу «обороне государства, внутренней безопасности и завоеванной революционной свободе». В газетах подробно описывались аресты великих князей, произведенные 21 августа 1917 года. Так, например, «Биржевые ведомости» сообщали: «В седьмом часу вечера из Петрограда были отправлены в Гатчину и Царское Село наряды воинских частей в составе одной роты. Вслед за тем выехал в Гатчину министр-председатель А.Ф. Керенский, в сопровождении помощника главнокомандующего войсками Петроградского военного округа Козьмина и адъютанта.

По приезде на место А.Ф. Керенский проследовал на дачу, занимаемую Михаилом Александровичем, и в тот же момент дача была окружена войсками. А.Ф. Керенский лично объявил Михаилу Александровичу о мотивах, побуждающих Временное правительство применить по отношению как к самому великому князю, так и к его супруге домашний арест.

Михаил Александрович выразил некоторое удивление по поводу изложенных соображений, но вместе с тем указал, что он, конечно, готов подчиниться постановлению Временного правительства…

В ту же ночь, как передают, были произведены аресты некоторых других великих князей…» [482] .

В другой газете «Русское Слово» дополнительно в эти дни печаталось: «Как передают, великие князья Михаил Александрович и Павел Александрович будут высланы за границу.

Домашний арест их объясняется тем, что оба великих князя служили объектом раскрытого контрреволюционного заговора.

Как передают, в состав первой серии высылаемых по распоряжению Временного правительства из Петрограда за границу, кроме трех названных великих князей, входят: два брата офицеры Хитрово, по женской линии внуки Суворова, генерал Гурко и др.» [483] .

Историю ареста великого князя Михаила Александровича можно проследить по его дневниковым записям. 21 августа 1917 года, т. е. в день ареста, он в 6½ ч. вечера вернулся из Петрограда: «Через 15 минут наш сад и дом оказались оцепленными большим количеством солдат при двух офицерах. Вскоре приехал помощник главнокомандующего Петроградским воен[ным] окр[угом] кап. Козьмин в сопровождении гатчинского коменданта рот[мистра] Свистунова, комиссара г. Петрограда и поручика … ( фамилия не указана, пропуск в дневнике. – В.Х. ) и объявил мне, что по приказанию министра внутренних дел и военного министра, я буду находиться под домашним арестом. Наташа, Т.П. и Джонсон приехали из Петрограда через ½ часа. Козьмин представил такую же бумагу об аресте и Наташе, которую ей пришлось подписать так же, как и мне. Затем он уехал, но осталась охрана с приставленным к нам комендантом пор. … ( фамилия не указана. – В.Х. ). Милые Шлейфера пожелали сесть в бест вместе с нами, а Меле Вальвен уехала в Петроград в 11 ч. веч. Обедали около 8¾. Погода была чудная, около 18°, солнечная. Настроение у нас возбужденное, но бодрое, ибо совесть чиста.

Гатчина. 22 августа, вторник.

Утром читал. Днем Наташа и я разбирали старые письма. После чая мы прошлись по саду с Шлейферами, Джонсоном и мисс Ним. Вечером читали, играли на бильярде. Погода была дождливая до 12 ч., 13°, пасмурно было весь день.

Караул, кот. нас охраняет со вчерашнего дня, состоит из 60–70 чел., часовые расставлены по наружной дорожке сада и по другой стороне забора. Только что прочли в «Вечернем Времени» о нашем аресте, – арестован также и д. Павел в Царском [Селе]. Вчера при аресте мне была представлена бумага следующего содержания:

“Главнокомандующему войсками Петрог. Воен. Округа.

На основании п. 1-го постановления Временного правительства от 2-го сего августа о предоставлении исключительных полномочий министрам военному и внутренних дел по взаимному их соглашению, приказываю Вам с получением сего задержать быв. вел. кн. Михаила Александровича как лицо, деятельность которого представляется особо угрожающей обороне Государства, внутренней безопасности и завоеванной Революцией свободе, при чем такого надлежит содержать под строжайшим домашним арестом, с приставлением караула, коему будет объявлена особая инструкция.

Настоящий приказ объявить быв. вел. кн. Михаилу Александровичу и содержать его под арестом впредь до особого распоряжения.

Управ. Воен. Мин. Cавинков .

21. VIII. № 580. Петроград”.

Гатчина. 23 августа, среда.

Утром читал. Днем мы все мели дорожки. В “Новом Времени” сегодня сказано о нашем аресте. Третьего дня немцы взяли Ригу. После обеда я писал Керенскому письмо. Погода была утром немного солнечная, а от 5 ч. пошел дождь, 12°.

Гатчина. 24 августа, четверг.

Утром читал. Днем мисс Ним и я на балконе втирали в Райта ( собака великого князя. – В.Х. ) нефть с вазелином (собственное патентованное средство) ввиду того, что он сильно чешется. Около 5 ч. был у меня капитан Козьмин, кот. держа мое письмо к Керенскому, сказал, что Керенский поручил мне передать, “что Временное Правительство не сомневается в моей лояльности и что положение демократии и государства таково, что признано необходимым меня изолировать от мира”. – На запрос об отъезде за границу, Козьмин ответил – “в настоящее время это совершенно невозможно”. – До обеда читал. Вечером играл на гитаре. Погода была дождливая, ветреная, 8°. Зелень еще совсем зеленая, только отдельные желтые листья. Наш сад весь в цветах, главным образом много табаку и душистого горошка, роз сейчас немного.

Гатчина. 25 августа, пятница.

Весь день провели в доме. Нам было объявлено, что во время прогулок за нами будет следовать унтер-офицер, ввиду чего мы и решили больше пока не выходить. До обеда я играл на гитаре. Вечером читали газеты. Погода была пасмурная, 8°.

В газетах за последние дни много писали об открытии контрреволюционного заговора, душой кот. являлась Маргарита Хитрово, кот. и арестовали. Выясняется, что в связи с раскрытием этого заговора произошел наш арест и дяди Павла. Но, по-видимому, никакого такого заговора нет.