Тайны московских монастырей

Хотя солнце еще стояло достаточно высоко, из храма донеслись звуки служебного пения. Пения совсем особенного, потому что пел один голос, пронзительно высокий и чистый… Наступало время ранней всенощной. Настоятель спросил, знаю ли я, кому обязана обитель самыми щедрыми дарами при самом своем рождении: конечно, Строгановым. «Но не тем графам, которые вам знакомы и всем известны, а их предкам – именитым гостям. Торговцам, купцам, заводчикам».

Единоверческие монастыри окончательно были уничтожены к 1930 году. Их немалые богатства рассеялись с помощью новых властей. Но в Третьяковской галерее все же осталось несколько превосходных икон, о связи которых с Преображенским сегодня успели забыть даже многие специалисты.

Основателем Никольского единоверческого монастыря выступает купец московский И. А. Ковылин, который уже в первой четверти XIX века устраивает здесь школу для единоверческих детей. Но кроме грамоты и арифметики, ребята обучались здесь и иконописному художеству – копированию или прямым подделкам старых образцов. Здесь же в Никольком монастыре собирается преображенцами древнерусская иконопись, образцы которой им удается найти в Москве.

Во время пожара 1812 года единоверцам и раскольникам удается спасти и опять-таки забрать к себе много образов, а сам И. А. Ковылин находит способ скупать в синодских церквях лучшие произведения московской школы.

После официального запрещения старообрядчества в 1856 году в домах раскольников появляются «моленные», представляющие тщательно составлявшиеся собрания икон. Общим образцом впрочем, недосягаемым, служили «моленные» Строгановых XVII века. Историк и редкий знаток иконописи Н. П. Лихачев пишет в начале XX века в связи с анализом собрания Третьяковых: «Приобретение и увоз старинных икон были всегда одной из главных забот старообрядчества. Образа выменивались, где только представлялась возможность, увозились и первоначальное происхождение их забывалось. Обширный спрос вызвал особую промышленность – скупщиков древних икон, которые, бороздили по всей России, проникая в самые медвежьи углы. Иконы для поправки попадали к иконникам, которые и запоминали постепенно, откуда какого „письма“ иконы больше привозят. Прием в основе правильный, но не принимающий в расчет разных случайностей. Так, например, на наилучших иконах последней четверти XVI столетия и первой половины XVII обычно встречаются надписи о том, что образ написан для кого-нибудь из рода Строгановых. Привозили такие иконы с севера, главным образом из Великого Устюга и Сольвычегодска. Постепенно составилась двойная фикция – „Строгановские письма“ происшедшие „из Устюжских“. А на самом деле богачам Строгановым писали иконы лучшие государевы московские мастера».

И любопытная подробность. В октябре 1911 года в Москву по приглашению известного коллекционера и создателя Музея современной живописи С. И. Щукина приезжает Анри Матисс. Щукин знакомит француза с Остроуховым, в то время попечителем Третьяковской галереи, Остроухов, в свою очередь, показывает знаменитому французскому живописцу собрания икон собственное, Третьяковской галереи, Кремля, Новодевичьего и Никоского единоверческого монастырей.

«Русские и не подозревают, какими художественными богатствами они владеют, – первый отзыв Матисса, – всюду та же яркость, проявление большой силы чувства. Ваша учащаяся молодежь имеет здесь, у себя дома, несравненно лучшие образцы живописи, чем за границей. Французские художники должны ездить учиться в Россию: Италия в этой области дает меньше». Через 35 лет, уже в первые послевоенные годы, Матисс повторит в статье для парижского журнала свои былые московские восторги: древнерусскому «искусству предаешься тем сильнее, чем яснее видишь, что его достижения подкреплены традицией – и традицией древней». За прошедшие годы французский мастер имел тем большую возможность в этом убедиться, что две подаренные ему И. С. Остроуховым старые иконы никогда не покидали его мастерской.