Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина

Шебаршин выступил с обоснованием, зачем это надо сделать, и доводы его были очень убедительными. Крючков был против, мог бы зарубить проблему на корню, не дать ей хода, но он предложил обсудить этот вопрос. Вопрос был горячий, потому и выступающих было немало – говорили люди без всякой подготовки, без бумажек, излагали то, что было у них в мыслях.

Выступил и Виталий Михайлович Прилуков. Он считал, что время отделять разведку от КГБ еще не наступило – рано. Его поддержали все выступавшие. Леонид Владимирович остался в одиночестве, пробный шар, брошенный им, не попал в лузу – проскочил мимо.

Но идея была высказана, она не повисла безрезультатно в воздухе, так оно через некоторое время и произошло.

Выживать же КГБ как структуре было сложно, ее трясли проверки, комиссии, допросы, постоянные сдачи экзаменов на прочность, по коридорам ходили люди с колючими недоверчивыми глазами, называли себя демократами и требовали ответы на вопросы типа: «А что ты делал до революции? Не ты ли менял паровозы на леденцы, а паклю на галоши, тем самым оставив наше демократическое государство без стратегического запаса – пакли?». Вопросы звучали смешно, если бы концовки не были грустными: людей увольняли.

А остаться без работы в ту пору, без зарплаты, хотя бы самой маленькой, было равносильно смерти, потому что люди после первых же экономических реформ остались голыми – все их деньги, хранившиеся на сберегательных книжках, были обращены в пыль.

Но как бы там ни было, разведка выжила. При Примакове Мишин работал в административно-хозяйственном управлении разведки, затем в Финляндии, в нашем представительстве, потом ушел на пенсию – время подоспело. Были люди, которые выступали против возвращения Мишина в разведку: «Его шеф Крючков сидит в тюрьме, а мы делаем этакий “куп де грас” – жест великодушия, берем его человека к себе», – но Примаков отмел все сомнения по этому поводу двумя короткими фразами:

– Ну и что? Он же не занимался политикой, не осуществлял ее…

Этого было достаточно, чтобы судьба Мишина была решена так, как хотелось самому Мишину.

С Крючковым дело было хуже – он сидел в тюрьме. Семья рухнула с высот благополучия, буквально скатилась в нищету. Особенно страдал младший сын Крючкова Алексей. Был он человеком гордым, характер имел независимый, часто спорил с отцом, если бывал с ним не согласен.

Крючков, глядя на сына, говорил Мишину:

– Алешке надо найти жену-татарку.

– Почему именно татарку?

– Они очень крепкие в любви, в семье, в хозяйстве, в жизни. С такой женой Алешка не пропадет.

Но женился Алешка не на татарке, на обычной московской девчонке по имени Ирина, выросшей в обычной семье. Мать ее была начальницей ЖЭКа, особых радостей в жизни Ира не знала, но на окружающий мир смотрела трезво и понимала, что когда-нибудь и на ее улице будет праздник.

Когда отгремела свадьба и молодые обустраивали свое новое жилье, Екатерина Петровна – мама Алеши – приехала к ним. Прошлась по квартире, вскидывая руку и указывая на то или иное место:

– Вот здесь будет стоять гардероб, здесь – книжный шкаф, здесь – тахта, здесь – диван…

– Екатерина Петровна, я – жена Алексея, и я сама решу, что где будет стоять…

Екатерина Петровна онемела – с ней еще никто никогда так не разговаривал. Ведь все же она – жена члена Политбюро, гранд-дама, так сказать. Могли бы к ее мнению и прислушаться. Но Ирина сразу же все поставила на свои места. Екатерина Петровна по этому поводу даже всплакнула. Но делать было нечего – жену выбирал-то Алешка. Если бы выбирала она – вполне возможно, это был бы совсем иной человек.

Потом Алексей Крючков работал в Мексике, от него часто приходили письма, и письма эти были такие, что Крючков выговаривал Мишину:

– Ты, прежде чем отдать письмо Екатерине Петровне, отдай мне, я прочитаю его и соображу, нужно отдавать послание Екатерина Петровне или нет. Понял? А? Усваивай науку!

Эту науку Мишин усвоил, и была она, между прочим, не самой плохой в его жизни.

Говорят, человека формирует окружение, и это формирование происходит до самой старости, до того момента, когда, кажется, ничего нельзя уже сделать, – и все равно в человеке происходят изменения. До последнего – смертного – часа. Так окружение формировало и самого Леонида Владимировича Шебаршина, и оно нам интересно.

Алексей Крючков вернулся из Мексики и никак не мог смириться с тем, что увидел: и падение отца, угодившего после августа девяносто первого года в тюрьму, и слезы матери, и нехватка денег, в которой очутилась некогда благополучная и богатая семья Крючковых, – все это больно ударило по нему. И человек сорвался, запил… Умер он в бане, на даче в Раздорах, когда ему не было пятидесяти лет.