Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина

Одним из главным соперников Хомейни считался аятолла Бехешти. Бехешти был генеральным секретарем Исламской республиканской партии, семь лет провел в Германии, в Гамбурге, где в местной мечети читал молитвы и проповеди, был образован, хитер, умел отлично говорить и вполне мог соперничать со своим шефом, лидером и создателем партии Хомейни.

Когда об этом стали говорить вслух, произошло следующее.

На свое заседание в большом двухэтажном особняке собрались активисты Исламской республиканской партии, их было довольно много — больше сотни, это были люди, которые боготворили Бехешти — его люди, в общем.

Когда собрание было в разгаре, а Бехешти произносил свою речь, способную зачаровать любого, громыхнул взрыв, разом превративший в руины большой двухэтажный особняк. В домах, находившихся неподалеку, выбило окна. Бехешти, который, как позже написал Шебаршин, «был величественно обаятелен, говорил мягким, берущим за душу баритоном, гипнотизировал собеседников умным, проницательным взглядом», мгновенно, вместе со своими сторонниками, обратился в пыль, в ничто, в воздух.

А ведь этот человек уже был готов потеснить Хомейни на верхушке власти и очень спокойно, уверенно и расчетливо шел к этому — каждый шаг его был взвешен, выверен…

Не дошел.

Спасатели работали всю ночь при свете фонарей и прожекторов, доставали из битых кирпичей какое-то окровавленное тряпье, то, что осталось от людей. Всего откопали останки семидесяти двух человек. Среди останков нашли ногу в ярко начищенном модном полуботинке — это была нога аятоллы Бехешти, ее опознали все, кто знал генерального секретаря хомейнистской партии. Не было газеты, которая на своих страницах не напечатала бы снимки этой ноги, а также снимка человека, который ее нашел — рядового спасателя.

Спасатель был усталый, с изможденным лицом и голодными глазами, извозюканный донельзя, грязный, он держал в вытянутой руке ногу аятоллы.

Быстро нашли и виновника, установившего бомбу в особняке, — моджахеда Колахи, сподвижника Саадати, который якобы тайно проник в число охранников; объявили его в розыск, хотя Колахи, скорее всего, также превратился в окровавленную тряпку и лежал под обломками особняка.

Как потом сказал Шебаршин, было «одно странное обстоятельство, которое впоследствии объяснили Божьим промыслом. Дело в том, что ровно за пять минут до взрыва помещение покинули председатель исламистского меджлиса Рафсанджани и два его ближайших сотрудника — Раджаи и Бахонар. Версия о Божьем промысле не вызвала бы особых сомнений (все в воле Аллаха!), не будь Рафсанджани основным соперником Бехешти.

Темна иранская политика, грани дозволенного в ней расплывчаты, ложь не считается грехом, взятие заложников и убийство входят в набор допустимых приемов, крови шииты не боятся. На кого возведена напраслина — то ли на Колахи, то ли на Рафсанджани — история, видимо, никогда не рассудит. Бехешти ушел в мир иной, Колахи исчез, Рафсанджани правит страной. Не погибни Бехешти, пожалуй, на свете не стало бы Рафсанджани».

Сюжет, как видите, закольцевался. Как в законченном художественном произведении, где все бывает разыграно по нотам — и роли расписаны, и место действия определено, и само действие исполнено по команде режиссера.

Кто был режиссером, Шебаршин только что назвал… Вернее, назвал еще много лет назад, когда была выпущена книга «Рука Москвы».

Удалось также выяснить, что бомба, которая унесла на тот свет Бехешти, была комбинированной — и фугасной, и зажигательной одновременно.

Была попытка взорвать и аятоллу Али Хуссейна Хаменеи. Он приготовился читать молитву на пятничном намазе — хутбу, перед молитвой дал интервью сразу нескольким корреспондентам. Один из корреспондентов оставил около Хаменеи небольшой микрофон.

Хаменеи приступил к молитве — причем имам ввел новые правила чтения этой молитвы: «имам джоме» (тот, кто читает проповедь, должен в левую руку взять винтовку с хорошо начищенным штыком, в правую Коран, и только потом приступить к делу).

Хаменеи так и поступил. Проповедь, полную проклятий «прислужникам империализма, врагам ислама и Ирана», он не успел закончить. Безобидный микрофон вдруг взорвался, огнем накрыло половину «правоверных», с великим почтением слушавших аятоллу. Хоть и было немало убитых, Хаменеи остался жив.

— Аллах не счел меня достойным шахадата, — заявил он, потупив глаза, а вскоре стал президентом Ирана.

А вот аятолле Дастгейбу повезло меньше. Он завершил хутбу и в сопровождении охраны двинулся к большой черной машине. Толпа зевак провожала его. Неожиданно от толпы отделился благочестивый юноша, протянул руки для объятия — так положено по старому персидскому обычаю, уклониться от объятий нельзя — грех. Теплое объятие закончилось взрывом — у парня под рубашкой к телу была привязана граната.

Список этот можно продолжить: в каждом иранском городе имеются погибшие, и счет им будет идти еще, наверное, долго.