Тайны эры Водолея

Впоследствии я узнала, что в тот же день и приблизительно в тот же час, когда мы трое видели ее в вагоне близ Висячего моста, она лежала больная в Уэстер-фильде, на расстоянии многих миль от нас, и ей снилось, что она находится со мной в вагоне".

К тому же периоду - концу прошлого века - относится и наше отечественное свидетельство.

"У меня был товарищ по семинарии, с которым я был дружен и в продолжение богословского курса вместе квартировал, - рассказывал в своих посмертных записках протоиерей о. Соколов. - Это - сын болховского священника Николай Семенович Веселов. По окончании курса семинарии он остался учителем уездного училища, а я по окончании академии поступил священником в Херсон. Но в одно время приснился он мне так, что я понял, что его нет в живых. Написал к отцу его и получил ответ, что сын его умер как раз в тот день и час, когда я видел его во сне. Мне снилось, будто я нахожусь на херсонском кладбище подле одного ветхого пирамидального памятника, в котором от вывалившихся камней образовалось отверстие шириною около пяти вершков. Из любопытства я влез через отверстие вовнутрь памятника. Потом хочу вылезти назад, но в темноте не нахожу отверстия. Я стал ломать каменья, и блеснул свет. Проломав отверстие больше, я вышел и очутился в прекрасном саду. На одной из аллей вдруг навстречу Веселов.

- Николай Семенович, какими судьбами? - воскликнул я.

- Я умер, и вот видишь... - отвечал он.

Лицо его сияло, глаза блестели, грудь и шея были обнажены. Я бросился к нему, чтобы поцеловать его, но он отскочил назад и, отстраняя меня руками, сказал:

- Я умер, не приближайся.

Я как будто поверил, что он на том свете, и испугался. Я взглянул на него и заметил, что лицо его было весело. Страх мой пропал. Веселов прошел мимо меня, я пошел с ним рядом, не дотрагиваясь до него.

- Я жив, хотя и умер, умер и жив - все равно, - сказал он.

Слова его показались мне так логичны, что я ничего не мог возразить на них. Когда мы приблизились к памятнику, он сказал:

- Прощай, ты пойдешь домой. - И указал мне на отверстие. Я полез и тут же проснулся" (Приложение к Херсонским епархиальным ведомостям. 1891. № 11).

В одном старинном городе произошла в наши дни поразительная история, герой которой просил не называть его имени. Представьте себе влюбленных парня и девушку. Он симпатичный, немного застенчивый, сосредоточенный, внимательный. Она очень обаятельная, наблюдательная, сметливая. Ему пора идти в армию. Служба нелегкая, в солдатской бане по углам лед, не хватает угля, не работают котлы; старослужащие, "деды", как их окрестили, стягивают со слабых одеяла (иные спят под шинелью), берут себе масло из солдатских пайков; оружия не дают, приходится работать на кухне, на офицерских участках, на лесоповале, на строящемся шоссе. Парень, приуныв сначала, находит силы противостоять невзгодам.

Зимой - простуда, лазарет, по ночам душит кашель. И как раз в это время он перестал получать письма от девушки.

Поправляется, является в часть, ждет писем - их нет. Может, нашла другого, штатского? Отправляет очередное солдатское письмо - снова молчание. Ладно. Ждет. Надеется. Потом пишет родителям. Спрашивает о ней. Через три недели - от них письмо. О ней ни слова. Забыли его вопрос?.. Или...

Служба идет своим чередом. Наконец и с техникой довелось ознакомиться. Привык солдат и к будням, и к лишениям - и вот словно невидимая кисея прикрыла от него прошлое. Будь что будет. Как поется в давнишней песне, если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло. Подружился с сибиряком. При луне, даже после отбоя, успевают сыграть партию в шахматы.

Читает старенькую книжку Чехова - там все-все о любви, и об измене, и о надежде, даже о дуэли. Молодому дуэлянту Лаевскому его избранница изменяет с полицейским приставом Кириллиным, а он этого не замечает, стреляется из-за какого-то пустяка с зоологом фон Кореном, из немцев, изучающим фауну Черного моря, - оба, впрочем, остаются живы и здоровы.

Солдат узнал, как это бывало раньше, лет сто назад:

"Она уже два раза, в отсутствие Лаевского, принимала у себя Кириллина, полицейского пристава: раз утром, когда Лаевский уходил купаться, и в другой раз в полночь, когда он играл в карты. Вспомнив об этом, Надежда Федоровна вся вспыхнула и оглянулась на кухарку, как бы боясь, чтобы та не подслушала ее мыслей".

Солдата поражало, как просто думала обо всем этом сама Надежда Федоровна, молодая дама из прошлого века. "Она с радостью соображала, что в ее измене нет ничего страшного. В ее измене душа не участвовала; она продолжает любить Лаевского, и это видно из того, что она ревнует его, жалеет и скучает, когда он не бывает дома. Кириллин же оказался так себе, грубоватым, хотя и красивым, с ним все уже порвано и больше ничего не будет. Что было, то прошло, никому до этого нет дела, а если Лаевский узнает, то не поверит".