Читаем Тайны древних цивилизаций. Том 1 полностью

Из всего. Чайное действо – это модель идеального бытия, в ней ничего нельзя сократить. Сюда входят все формы бытового поведения – очищенная от всяких напластований природа, архитектура, все окружение человека, все его отношение к миру, маленькому и большому. Поэтому, например, нужен сад. Без него нельзя, потому что это хотя бы маленькая, но определенная модель большой природы.

Имеется в виду сад по японским канонам?

Да. Он может быть из дуба, березы, ели (даже лучше, если растения будут естественными для своей климатической зоны), но он должен быть сделан именно по японским канонам. Это означает, что сотворчество человека с природой не должно быть навязчивым. Нет тех крайностей, которые есть на Западе: либо «все перекроим, как хотим», либо «руки прочь от природы». Есть очень активное сотрудничество человека с природой, но по планам природы. Когда человек вот так поработал с природой, то обнаружить следы его присутствия нельзя – природное начало еще больше выявляет себя, чем до его участия.

Еще необходим чайный дом?

Чайный дом – это очень сложная конструкция. Ей обязательно сопутствует простота, может быть даже бедность, но эта простота кажущаяся. Это простота, к которой ведет очень сложный путь. И бедность, которая очень дорого стоит. Но не в том смысле, что много денег надо потратить. За деньги нельзя купить чайный дом. Как нельзя, к примеру, купить ум за деньги или тонкое эстетическое восприятие.

В чем сложность? Нет типовой архитектуры чайного домика. Он должен являться какой-то суммой пейзажа. Домик – он как растение, которое в этом ландшафте выросло. Каждый домик является уникальным произведением искусства или произведением природы и никогда не повторяется. Он должен соответствовать всем природным стандартам, всем культурным стандартам, причем самым идеальным. Он должен быть идеальным интерьером, который идеально служит для чайного действа. И вы даже не представляете себе, насколько сложно совместить эти три вещи. Это должен быть домик, в котором у человека изменяются все пространственно-временные ощущения: маленькое становится большим, краткое – длинным, долгое – мгновенным. И это не на уровне философских размышлений, а ощущаемо физически. А на самом деле это просто маленькая комнатка, в которой ничего нет.

Что значит «ничего нет»? Отсутствует мебель, но все-таки какие-то предметы используются?

Только те, которые нужны в чайном действе. Это минимальная модель бытия. Нет ничего лишнего, ни одного нефункционального предмета. Почему нам, например, кажется красивой походка пантеры? Там нет ни одного лишнего движения. Точно так же красота форм и движений в чайном действе – это не красота для красоты, это красота абсолютной функциональности.

А как ощущается эта функциональность, например, в посуде, в чашках?

Когда я сам стал эти чашки держать в руках, сам стал делать чай, для меня было большим откровением. Идеальная чашка настолько хорошо предназначена для чайного действа, что в ней чай, как в сказке, сам собой возникает. Она так хорошо лежит в ладони, что кажется продолжением руки. И когда ты подержал такую чашку, расставаться с ней – это трагедия (как с лучшим другом!). Некоторые чашки, особенно корейской традиции, действуют просто магически. Дело не в утонченности или красоте форм, красок. Эти чашки сделаны таким образом, что за внешней неказистостью стоит немыслимое совершенство. Но совершенство спрятанное.

Эстетика «ваби», эстетика простоты и кажущейся бедности, – это мастерство, которое мастер преодолел и оставил позади. Мастер поднялся до пика мастерства. Двигаться дальше некуда, только вниз. Но ваби – это не упадок. Это движение вниз, к простоте, за которой стоит воспоминание о вершине. Внешняя простота, которая доступна только тому, кто на этой вершине побывал. Чашка вроде бы простая, вроде бы мастер нарушил каноны. Но когда смотришь на эту неровную, серую, землистую, пористую чашку, чувствуешь движение, которое открыто бесконечности. И чем дольше ты смотришь, тем труднее отвести от нее взгляд.

Но не только чашки участвуют в процедуре чайного действа. Там сотни предметов: посуда для воды, котел, угли, огонь, чайники, сам чай. Даже уголь – это произведение искусства, такое же, как керамические чашки. Его очень сложно делать, существует около 12 разных видов угля.

Для каждого конкретного действа – минимальное количество предметов. А в другое время суток, в другом сезоне, по другому поводу – другие предметы.

Это неудивительно, человек всегда так живет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология