– Разница все-таки ощутимая! Стоило нам только хорошо подумать сразу… Ну, да ладно! Когда мы, наконец, решили основательно разобраться в этой истории со шляпой, мы поставили перед собою вопрос: почему ее унесли? На этот вопрос могло быть только два ответа: либо шляпа была уликой сама по себе, либо в ней содержалось нечто такое, что хотел заполучить убийца и ради этого пошел на преступление. Как оказалось позже, было верно и то, и другое предположение. Шляпа была уликой сама по себе, потому что на кожаной ленте внутри ее водостойкими чернилами было написано имя Стивена Барри. Кроме того, в ней было спрятано нечто, что любой ценой хотел заполучить убийца, – бумаги, которыми его шантажировали. В тот момент он, естественно, полагал, что там находятся подлинники.
Сделав такой вывод, мы, конечно, продвинулись не слишком далеко. Но все же это было начало. Несмотря на самые тщательные поиски, мы не нашли шляпы в понедельник и были вынуждены закрыть театр вплоть до дальнейших распоряжений. Но мы и представления не имели, вынесли каким-то таинственным образом этот злополучный цилиндр из театра или он все еще находится там, где-то спрятанный. Когда мы в четверг утром еще раз побывали в театре с обыском, нам удалось окончательно ответить на этот вопрос – цилиндра Монти Фильда в театре нет. Мы уверились в этом. А поскольку театр был заперт и опечатан с понедельника, напрашивался вывод – цилиндр должен был пропасть из театра в тот же вечер, когда произошло убийство!
Мы стали рассуждать дальше. Все, кто выходил из театра, имели при себе по одной шляпе. Значит, после второго обыска мы должны были предположить, что кто-то, покидая театр, имел в руках или на голове шляпу Фильда, а потому неизбежно должен был оставить свою в театре.
Выйти со шляпой этот некто мог только тогда, когда выпускали всю публику. До этого момента все выходы из зала были под наблюдением или заперты. В левом боковом коридоре стояли вначале Джесс Линч и Элинор Либби, затем билетер Джонни Чейз, а потом один из моих полицейских. Выйти через правый коридор тоже было невозможно. Все выходы постоянно были под наблюдением.
Продолжим теперь ход наших рассуждений. Поскольку у Фильда была не простая шляпа, а цилиндр, и поскольку никто не мог, не возбудив подозрений, выйти из театра в обычном костюме и в цилиндре – а мы специально следили за этим! – постольку тот, кто унес цилиндр, должен был быть в театре во фраке и с цилиндром на голове. На это можно было бы возразить, что кто-нибудь, заранее планируя преступление, мог прийти в театр во фраке, но без цилиндра, чтобы таким образом избежать необходимости его прятать. Но если хорошенько подумать, то придется признать такое допущение невероятным. Прежде всего, при входе в театр бросилось бы в глаза, что ты пришел без цилиндра. Разумеется, была и такая возможность, и мы принимали ее во внимание. Но мы полагали, что некто, спланировавший столь совершенное убийство, не стал бы идти на ненужный риск и вести себя так, чтобы привлекать ненужное внимание. К тому же Эллери был убежден, что убийца заранее не знал, какое значение имеет цилиндр. А это делает еще более невероятным допущение, что убийца пришел в театр без цилиндра на голове. Мы думали, что он мог избавиться от своего собственного цилиндра во время первого антракта – то есть до совершения преступления. Но умозаключение Эллери, что убийца заранее ничего не знал про то, какую роль играет цилиндр Фильда, позволило исключить это. Ведь во время первого антракта еще не существовало необходимости избавляться от шляпы. Как бы то ни было, а мне показалось оправданным допущение, что разыскиваемый нами человек должен был оставить свою собственную шляпу в театре и что эта шляпа могла быть только цилиндром. Ясно я излагаю?
– Звучит довольно логично, – кивнул Сампсон, – хотя все очень сложно.
– Ты и представить себе не можешь, как это было сложно на самом деле, – хмуро заметил инспектор. – Ведь мы должны были принимать во внимание и другие возможности. К примеру, ту, что некто, вышедший из театра со шляпой Фильда, был вовсе не преступником, а его сообщником. Но давайте продолжим.