Устав, Хепвуд присел на скамейку, на том же месте, где несколько дней назад встретился, с мичманом Бадьиным. И опять, как и тогда, матрос увидел журналиста Лидснея, который не спеша шел по тротуару по направлению к гостинице «Черноморская». В этот раз Лидсней направился к павильону «Прохлада». Хепвуд проводил Лидснея долгим, изучающим взглядом, несколько секунд еще посидел в раздумье, затем встал и тоже пошел к павильону. Очевидно, матрос решил сегодня изменить своим привычкам.
В павильоне было, как всегда, полно народу. Несколько очередей тянулось к стойкам с напитками. У стен стояли высокие круглые столики, возле которых можно было, не присаживаясь, пить, чтобы не мешать людям у стоек. Два больших вентилятора, свисавшие с потолка, бесшумно рассекали воздух. Из репродуктора неслась негромкая, веселая танцевальная музыка.
Продавщицы за стойками работали очень быстро, почти автоматически, и через минуту Хепвуд уже держал в руках бутылку холодного нарзана и стакан. Матрос огляделся по сторонам, выбирая место, потом подошел к одному из столиков, возле которого стояли пожилая женщина с перекинутым через плечо мохнатым полотенцем и Гарольд Лидсней.
Матрос не обратил внимания на соседей. Но когда Лидсней немного подвинулся, уступая место, Хепвуд поднял глаза, узнал журналиста и, выдавливая на лице улыбку, сказал по-английски:
— Хэлло!.. Вы не из Фриско?
Лидсней чуть повернул голову и ответил:
— Нет, не из Фриско, но я там бывал... А что?..
— Я уже раз подходил к вам, на пляже, но подумал, что обознался. Мы с вами, кажется, земляки.
— Неужели? — воскликнул Лидсней. — Очень приятно! — он протянул Хепвуду руку и энергично потряс ее. — Вы из каких мест, старина?
— Из Филадельфии. Джим Хепвуд. Матрос «Виргинии».
— Очень приятно, — еще раз повторил Лидсней, наполняя стакан пенящимся напитком. — Вкусная водица, не правда ли?..
— Вкусная, — подтвердил Хепвуд и усмехнулся. — Вы себя не назвали, но я вас знаю.
— Откуда, дружище? Мы с вами, кажется, нигде не встречались...
— Лично — нет... Но я читал ваши статьи в газетах и журналах... Кроме того, один раз имел небольшое удовольствие слышать ваше устное выступление... На митинге...
— Ах, вот как! И что же, вам, наверно, мое выступление не понравилось? — Лидсней громко рассмеялся.
— Откровенно говоря — нет, не понравилось.
— Почему?
— Я не сторонник Маккарти, молодчиков из Американского легиона и их покровителей.
— О-о... Тогда конечно... Но как вы здесь очутились?
— Приплыл на «Виргинии». А потом задержался... По некоторым причинам.
— Какие же это причины?
— Долго рассказывать, да и не стоит. Просто ваш единомышленник капитан «Виргинии» сэр Глэкборн решил при помощи своих подручных объясниться со мной в чисто американском стиле. Мне пощупали череп, ребра — и я оказался в русской больнице.
— Печально! — протянул Лидсней оглядываясь. Посетители павильона приходили и уходили, у этого столика тоже менялись люди. Никто не обращал внимания на двух иностранцев, говоривших на своем родном языке.
— Печально! — повторил Лидсней. — Я не сторонник таких методов. Может быть, я могу чем-нибудь помочь вам?
— Нет... благодарю вас... — Хепвуд залпом выпил воду и поставил стакан на столик. — Советские власти обеспечили меня всем необходимым. Скоро я закончу леченье и как-нибудь доберусь домой. Впрочем...
— Что — впрочем?..
— Впрочем, вы могли бы мне оказать небольшую услугу... Но вряд ли вы согласитесь...
— Какую?
Хепвуд секунду, чуть прищурив глаза, посмотрел на журналиста, потом бегло оглядел ближайших соседей и затем заговорил быстро и возбужденно:
— Опишите в своей газете все, что здесь произошло со мной... Напишите, что американский матрос Джим Хепвуд очень благодарен русским за их гостеприимство, внимание, за бесплатное лечение... Напишите...
Лидсней жестом руки остановил Хепвуда.
— Дорогой мой! Пожалуйста! К вашим услугам. Наша печать всегда давала и дает объективную и правдивую информацию. Я готов выполнить вашу просьбу.
— Вы говорите правду? Вы согласны? — недоверчиво спросил Хепвуд. — Вы так напишете?
— Честное слово...
— И газеты напечатают?
— Конечно!
— О-кей!.. Я хоть чем-нибудь отблагодарю русских за все, что они сделали для меня.
— Ну, и отлично!.. — Лидсней допил свой стакан и бумажной салфеткой вытер руки. — Вы сумеете убедиться в том, что ваше мнение обо мне ошибочно. Но, дружище, ведь для того, чтобы писать, я должен, так сказать, проинтервьюировать вас.
— Что это значит?
— Ну, переговорить с вами, узнать все подробности: что с вами здесь случилось и все дальнейшее.
— Это правда, — пробормотал Хепвуд. — Как же это сделать?
Лидсней на минуту задумался, словно вспоминая что-то. Затем предложил:
— Знаете что? Для разговора с вами мне надо выкроить часок времени, не больше. Сегодня и завтра у меня полно дел. Наша делегация — я ведь здесь не один! — уезжает послезавтра. Теплоход отплывает в три часа дня. С утра я буду свободен. Приходите ко мне часов в двенадцать. Мы побеседуем, и я запишу все, что надо для будущей корреспонденции. Согласны?
— Согласен, — ответил Хепвуд. — Постараюсь прийти. Как вас найти?