Таинственные превращения

– Мадам, – начал посетитель, – ваше имя Мари Лефевр, урожденная Симон, не так ли? Пять лет тому назад вы служили горничной у госпожи Гюи Лаваль.

– Верно, сударь.

– Зайдемте-ка сюда, – предложил Эжен, пропустил жену и гостя в маленькую подсобку и плотно затворил дверь.

– Что-то случилось? – с опаской спросила Мари.

– Ничего нового. Я выясняю подробности касательно смерти мадам Лаваль и прошу вас и вашего супруга помочь мне. Месье Эжен, – обратился он к мужчине, – вы состояли садовником в поместье Люверси как раз в тот год, когда случилось несчастье; я ничего не путаю?

Необщительный Лефевр угрюмо кивнул, а его словоохотливая жена пояснила:

– Мы покинули Люверси в считанные дни после смерти хозяйки, так как собирались обвенчаться. Я была привязана к мадам Лаваль, но не ладила с ее сестрой, графиней де Праз, потому что та совала свой длинный нос в каждую мелочь. Эжен в то время вдовствовал. В Люверси мы с ним и познакомились, понравились друг другу, а после свадьбы поселились здесь, на его родине. Купили лавку, торгуем, как видите, и живем своим хозяйством.

– Сюзанна! – крикнула она, постучав в перегородку. – Иди и отпускай товар, мы заняты.

Из смежного помещения выбежала растрепанная девица в фартуке, растолкала женщин, которые ощупывали и взвешивали в руках овощи и фрукты, и встала за прилавок.

– Мадам Лефевр, – продолжал сыщик, – за те несколько дней, которые предшествовали катастрофе, вам ничто не показалось странным? Может, вы заметили в усадьбе посторонних людей? Или подозрительные детали? Вы сами не предчувствовали беду?

– Нет, сударь. На предчувствия у меня не оставалось времени – столько было работы по дому! А про какие детали вы говорите?

– Про те, на которые сначала не обращаешь внимания, а потом в свете трагических событий они приобретают значимость. Вот, к примеру, одна из них: достаточно ли прочными были стенки и решетки серпентария?

– Об этом не беспокойтесь, – хмуро обронил Лефевр. – Я как садовник лично следил за змеями, и жалеть надо скорее меня, чем этих тварей.

– Жалеть? По какой причине?

– Сбежавшая змея запросто могла меня ужалить, ведь я целыми днями работал либо в оранжерее, либо в парке. Что касается стенок, они были надежными, а состояние решетки того отсека, где сидела черно-белая гадина, убившая хозяйку, я девятнадцатого августа проверял особо.

– Но змея все-таки выползла через щель между прутьями.

– Да, эта тварь ее проделала, иначе бы никак.

– Значит, в течение дня эта щель…

– …отсутствовала. Я с утра и в полдень осматривал отсек: решетка была в порядке, прутья не деформированы. Единственно, между двумя досками пола я заметил малюсенький промежуток – меньше полудюйма, – но через него змея не пролезла бы.

– Кто-нибудь мог незаметно подойти к отсеку и специально увеличить щель в решетке, раздвинув прутья?

– Практически это возможно, но кто? И зачем? Чтобы выпустить змею? Я понимаю, на что вы намекаете, но какой кретин способен на такое? Змея укусила бы кого угодно, и его в том числе. В Люверси все дорожили своей жизнью: и хозяева, и слуги.

– Послушай, Эжен, – прервала его жена, – помнишь, мы с тобой тогда обсуждали: дескать, тут что-то неладно?

– Не помню, – помрачнел Лефевр. – Все, что я знал, я выложил без утайки.

– В ту ночь, когда умерла мадам Лаваль, – понизила голос женщина, – змею убили и закопали в роще.

– Впервые слышу, – удивился сыщик.

– Мы с Эженом тогда еще встречались как жених и невеста. Свидания назначали поздно вечером в парке, чтобы хозяева ни о чем не догадались. В половине одиннадцатого Эжен заканчивал обход усадьбы, я прибегала в рощу, и до полуночи мы болтали наедине.

– А если бы вы срочно понадобились хозяйке?

– Мадам Лаваль стала вызывать меня по ночам, только когда заболела, а до этого она крайне редко нуждалась в моих услугах после десяти вечера.

– В котором часу вы приносили ей лекарство, когда она слегла с бронхитом?

– Около часа ночи, причем регулярно.

– Продолжайте, пожалуйста. Что конкретно произошло в роще?

– Мы услышали чьи-то шаги: по аллее осторожно крался человек. Мы умолкли и спрятались в раскидистых ветвях, а он остановился неподалеку и стал рыть яму. Мы не поняли, кто это, но лопату видели: лезвие поблескивало в темноте. Мне сделалось так страшно, что я вцепилась в Эжена, мы замерли и не двигались до тех пор, пока копатель не ушел. Дрожа всем телом, я вернулась в дом, поднялась по черной лестнице к себе в мансарду и всю ночь не сомкнула глаз. Если бы мадам позвонила, я сию же минуту спустилась бы к ней в спальню.

– Сколько было времени, когда неизвестный орудовал лопатой?

– Около полуночи, – ответил Лефевр.

– Если змея умерла в полночь, значит, мадам Лаваль скончалась раньше. Я запишу это и обдумаю. Откуда такая уверенность, что человек закопал именно змею?