Таинственные превращения

Нужно ли говорить о том, что Жильберта Лаваль мчалась верхом, как мальчишка-сорванец: одна нога здесь, другая – там? Она была из тех современных наездниц, к которым не подходит устаревшее слово «амазонка» и которые никогда не сели бы в дамское седло и не надели длинную юбку. Как к этому относился Жан Морейль? В душе, может, и жалел, но, будучи прекрасным всадником, ценил изящную и уверенную езду молодой девушки, филигранно владевшей своими движениями. Лошадь шла под ней грациозным, спокойным и размеренным шагом.

Молодые люди поупражнялись в скачках с препятствиями, после чего Морейль предложил отправиться в Эрменонвиль, перекусить и выпить чего-нибудь прохладительного. Было так жарко, что весенний день походил на июльский; лошади вспотели. Жан и Жильберта неспешно двинулись по тенистой дороге.

– Второе июня подходит, дорогая? – спросил он. – Зачем дальше откладывать? Я бы с радостью обвенчался с вами хоть сегодня, но всякие формальности…

– Я не возражаю, Жан. Пусть будет второе июня.

– Договорились, – сказал он, пришпоривая лошадь и восхищенно глядя на невесту.

Всадники соединили руки, но тотчас с сожалением расцепили, давая дорогу кавалькаде молодежи, галопом промчавшейся мимо и оглушившей влюбленных смехом и криками.

– Куда мы поедем после церемонии? – спросила Жильберта.

– После второго июня? Может, в Люверси?

– Вы шутите?

– Шучу, хотя будущее полно неизвестности…

– Странно, что вы вспомнили про Люверси, Жан. Еще когда я была маленькой девочкой, я грезила о том, как буду там счастлива со своим избранником.

– Со мной?

– Да. Правда, тогда в моих мечтах вы были белым юношей.

– Что это значит?

– Белым, словно чистая страница. И вот вы пришли, на ней появился ваш портрет. Кстати, в Люверси есть старая каменная скамья, на которой я часто сидела рядышком с вашим призраком. Как жаль, что это нельзя воплотить!

– Почему нельзя? Все зависит от вас.

– От меня? – поморщилась Жильберта. – Между прочим, я вовсе не трусиха. Это не страх, а гораздо хуже. Все мое существо противится возвращению в Люверси. Просить меня вернуться туда – все равно что требовать, чтобы я утопилась или бросилась в огонь. Даже ради вас я на такое не способна.

– Я ни на чем не настаиваю, – ответил Жан. – Но сегодня утром мадам де Праз выразила желание, чтобы я убедил вас побороть ваше предубеждение. Разумеется, я отказался. Вы не должны насиловать свою природу.

– Мою природу? Признаться, она у меня какая-то нелепая. Разумом я понимаю, что та змея сдохла, но мои эмоции сильнее, и они нашептывают мне: «Все не так просто». По-вашему, это глупо?

– Нет, не глупо. Таковы особенности вашей натуры. Однако я уверен, что змеи давным-давно нет на свете, она даже приснилась мне мертвой.

– Вы меня заинтриговали.

– Доказательств, к сожалению, привести не могу. Это, скорее, интуиция.

– Вы не хотите помочь мне излечиться? Ну, сделать так, чтобы я разделила вашу уверенность?

– Форсировать данный процесс не имеет смысла. Аффекты, как правило, излечиваются небыстро, и ускорять ваше исцеление я не собираюсь: оно и так происходит – пусть медленно, но верно. Вот почему я не тороплю вас с визитом в Люверси. На время забудьте о нем и не тревожьтесь.

– Вы же сами предложили?

– Да, но вы пока не готовы. Некоторые склонности, странности и привычки нужно атаковать не с фронта, а с тыла, делая вид, будто не замечаешь их.

– В сущности, Жан, вы удерживаете меня от посещения Люверси, не так ли? Неожиданный поворот!

Впоследствии Жильберта не раз вспоминала этот разговор, который изначально произвел на нее смутное впечатление. Жан Морейль показался ей каким-то загадочным и непонятным. Беседа прервалась, и до Эрменонвиля возлюбленные не обмолвились ни словом. За столиком на террасе мадемуазель Лаваль не стала возвращаться к прежней теме, поскольку девушке не нравился озорной огонек, который вспыхивал в глазах Жана, едва речь заходила о Люверси.

В Эрменонвиле – живописном местечке вблизи Парижа, – как обычно, было многолюдно. Густая зелень, красивые цветники, чистое озеро неизменно привлекают сюда посетителей. Здесь много красивых, в модных нарядах женщин, которые прогуливаются под ласковым солнцем, наслаждаясь запахами весны и оставляя за собой шлейф изысканных парфюмерных ароматов. К журчанию светской болтовни примешивается легкомысленное щебетание птиц. Жаль только, что автомобили своими гудками нарушают всеобщее умиротворение.

Жан с невестой потягивали из высоких хрустальных бокалов охлажденный апельсиновый сок. Эффектные соломинки насквозь протыкали хрупкие ледяные пластинки. Звучала красивая музыка, и молодые люди пребывали в блаженном состоянии безграничного упоения друг другом. Внезапно Жильберта побледнела и привстала с места, безмолвно указывая рукой вперед. Жених, сидевший спиной, обернулся, посмотрел в ту сторону и воскликнул:

– Вот досада!