По мнению свт. Григория, священство — это, прежде всего пастырство, забота об овцах и руководство стадом. Христос говорит о Себе как «Пастыре добром», Который, в отличие от «наемника», знает Своих овец по имени и заботится о них, охраняя стадо от волков, отдавая Свою жизнь ради их спасения, соблюдая единство стада и привлекая в него новых членов. Сравнивая труд священника с трудом пастуха, св. Григорий говорит о том, что гораздо труднее начальствовать над людьми, чем пасти скот. Христианскому пастырю приходится учить людей добродетели, которая с трудом воспринимается падшим естеством человека: люди более склонны к злу, чем к добру. Управление церковной паствой — не просто профессия; это искусство, требующее усердия и мастерства. «Поистине искусством из искусств и наукой из наук кажется мне руководить человеком, самым хитрым и изменчивым из живых существ»[586], — говорит свт. Григорий.
В этом же смысле труд священника сравнивается с работой художника, который должен опасаться того, чтобы не стать «плохим живописцем прекрасной добродетели», или — что еще хуже — плохой моделью для других живописцев. Священнослужитель должен не только воздерживаться от зла, но и активно стремиться к добродетели, никакой меры не зная в добре и в восхождении, «не столько считая прибылью приобретенное, сколько потерей — не достигнутое, всегда делая пройденное отправным пунктом для восхождения к более высокому»[587]. Труд священника сравнивается также с врачебным искусством; однако если последнее направлено на материальное и временное, то первое заботится о душе, которая нематериальна и божественна по происхождению.
Целью служения священника является обожение вверенных ему членов Церкви. Но для того, чтобы вести других к Богу, надо самому к Нему прийти; чтобы вести других к совершенству, надо самому стать совершенным; и чтобы врачевать недуги других, необходимо уврачевать собственную душу: «Такие мысли не оставляют меня день и ночь, — пишет святитель Григорий, — Они сушат во мне мозг, истощают плоть, лишают бодрости, не позволяют ходить с высоко поднятыми взорами. Сие смиряет мое сердце, сокращает ум, налагает узы на язык и заставляет думать не о начальстве, не об исправлении и назидании других, что требует избытка дарований, но о том, как самому избежать грядущего гнева и сколько-нибудь стереть с себя ржавчину пороков. Надобно прежде самому очиститься, потом уже очищать; умудриться — потом умудрять; стать светом — потом просвещать; приблизиться к Богу — потом приводить к Нему других; освятиться — потом освящать»[588]. «Кто возьмется, как глиняное какое-нибудь изделие, изготавливаемое за один день, образовать защитника истины, который должен стоять с Ангелами, славословить с Архангелами, возносить жертвы на горний жертвенник, священнодействовать со Христом, воссозидать создание, восстановлять образ Божий, творить для горнего мира и — скажу более! — быть богом и творить богами?»[589]
Священник, по учению свт. Григория, есть посредник между Богом и людьми. Блаженным святитель называет того священника, кто, восприняв на себя власть над народом, чистыми и великими жертвами примиряет Христа с живущими на земле. Этим высоким призванием и определяется высота нравственных требований, предъявляемых к священнику. От него требуется на опыте познать все то, чему он будет учить своих прихожан, пройти самому тот путь, по которому он их поведет. Жизнь священника должна быть непрестанным и ежедневным подвигом: именно такой была жизнь апостола Павла и прочих апостолов, а до них — многих ветхозаветных пророков и праведников.
В понимании свт. Григория главным делом священника является «раздаяние слова» — проповедь, учительство, благовествование и богословствование. В его глазах священнослужитель — тот, кто правильно мыслит о Боге и способен учить людей правым догматам веры. Православный священник должен твердо противостоять еретикам и исповедовать единство Троицы при различии Ипостасей. Для того, чтобы православно учить о Боге, необходимы для священника нравственная чистота и содействие Святого Духа, благодаря Которому только и можно мыслить, говорить и слушать о Боге, «ибо к Чистому должно прикасаться одно чистое и Ему подобное»[590].