Арон на днях прибыл в распоряжение генерала Алленби, сменившего генерала Мюррея, и сразу же, без того чтобы слушать «Аиду», был направлен в Сирийское бюро к майору О’Рейли — под псевдонимом «Mr. Mack» возглавить палестинский отдел. Алленби рвался в бой. Он не мог знать, что его именем будет названа главная улица Тель-Авива, но твердо верил, что ему предначертано овладеть Палестиной, и с безоглядностью старого служаки этому предначертанию следовал.
— Ави… — неслышно прошептали белые, обметанные жаром губы Лишанского.
У Арона вчера градусник тоже показывал сорок. Он имел глупость в офицерском собрании спросить виски-соду со льдом, что в Египте делать категорически возбраняется. Слышите, читатель? И поныне в стране фараонов на питьевой воде экономят и воду для льда зачерпывают неизвестно откуда. Арона рвало, проносило, как медведя, температура подскочила до потолка. «Нильская вода, дорогой мой, абсолютно безвредна только для бегемотов», — сказал доктор Ватсон. Но уже сегодня Арон настолько оправился, что стало возможным прибегнуть к его помощи для допроса раненого из соседней палаты, у дверей которой дежурил часовой.
— Это наш человек. Что с ним?
— Большая потеря крови, ранение неопасное.
— При нем были бумаги? Он что-нибудь сказал? Ёсик… — Арон склонился над раненым. Он знал, каково это — задыхаться там, в Атлите, не имея никаких известий от британцев. Но после потопления «Монегана» те не спешили возобновить связь.
— Ави… убит…
Вам случалось быть вестником несчастья? Нам — да. Несчастье — медаль о двух сторонах: был ли тот, кого не стало, сам родной вам кровинкой, или утрата его означает неутешное горе для вашей родной кровинки? Есть разница. При известии о смерти Файнберга первая мысль Арона о сестре. Братская любовь хоть и не родительская, но у рыжих она «пламень весьма сильный»[138]. И так-то скрывший от Сарры план побега, Арон в мыслях постоянно оправдывался перед нею: готов рисковать собой, но не НИЛИ. Боль за Сарру помогла «заесть» горечь личной утраты — как и досадливое чувство: уже у цели стал жертвой вероломства какого-то номада… обидно же… в общем, глупая смерть.
На Ёсике все заживало, как на кошке, — его и точно пуля не берет. Арон знавал его ребенком, в пору, когда сам, молодым агрономом, наживал себе бесчисленных врагов в Метуле. Лишанскому он доверял не из сентиментального воспоминания или в ответ на собачью верность, как было с Файнбергом. У Ёсика развито чувство рода-племени, чувство само по себе достаточно приземленное, если бы речь не шла о Земле Израиля.
— Мертвая точка вот-вот будет пройдена, — сказал ему Арон. — Немцы самоуверенны и неосмотрительны. И чем больше они верят в свой германский гений, тем неосмотрительней становятся и еще больше делают глупостей. Нам на руку эта безрассудная подводная война против пассажирских liner’ов. А теперь еще попытка убедить Мексику напасть на Америку и силой оружия… — Арон поднял палец, — силой мексиканского оружия вернуть себе Техас. Они добились того, что немецких выходцев в Америке иначе как «Людендорф в засаде» не называют. Вступление Америки в войну — вопрос нескольких недель. Я рассчитывал на это еще два года назад, когда потопили «Лузитанию». Раньше или позже это должно было случиться.
Лишанскому предстояло стать «соправителем» Сарры, занять место Файнберга. («Предстояло заняться с Сарой тем, чем она занималась с Файнбергом, — так выходит?»)
— С крахом прогерманского лобби Алексу будет куда легче заниматься с Ривкой тем, чем они занимаются, — сбором средств в пользу палестинских евреев, — сказал Арон.
«Алекс ходит с шапкой по кругу, а Ривка исполняет танец Анитры» — у Ёсика на каждое слово Арона отыщется реплика. Это как строить рожи за спиной говорящего.
Похоже, что со второго захода Америка уже не казалась Александру тем тягуче-каучуковым раем, который, ну, никак… ну, не ндра… На сей раз очень даже «ндра» и очень даже «как», особенно после гужевых прелестей Мелильи. Александру и впрямь удалось отворить фараоновы закрома для голодающих братьев в Палестине, что отнюдь не фигура речи: к семнадцатому году земля, еще каких-то пять тысяч лет назад кипевшая млеком и медом, оскудела окончательно, став сухой бесплодной пылью в ладонях агрономов.
В лице Арона сирийское бюро получило мощное подкрепление, позволившее О’Рейли восстановить прерванные контакты с вездесущей и таинственной НИЛИ, каковою она должна была видеться британцам. Арон делал для этого все возможное. А сам, закрыв ладонями лицо, мысленным оком заглядывал за горизонт — распределял должностные портфели в Сионе (как окрестил про себя будущее государство). Все складывается в нашу пользу. Лишанский выйдет из моря не с клетками, в которых сидело по почтовому голубю, а с пиратским сундуком. Спасибо Александру и Ривке Аронсонам, соприкосновенным к столь щедрому даянию еврейской Америки еврейской Палестине. А то м