Тайная жизнь

Мазаччо об этом свидетельствует. Господь это подтвердил.

Ведь смысл сцены из часовни Бранкаччи в церкви Кармине во Флоренции не только в том, что на ней изображено. Фреска иллюстрирует текст Книги Бытия. И соответствующие изображению стихи считаются наиболее странными среди древних текстов. Тора полагает, что это мгновение обретения человеческой наготы. Стих 7 гласит: «И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги…» Текст делится на три такта:

«…открылись глаза» — это завороженность.

«…они наги», они сбросили с себя чары — это второй такт.

И сразу они скрываются: третий такт. Они скрываются: 1) в одежды: «…и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания» (Быт. 3, 7); 2) за деревьями леса. Трактовка святого Иеронима говорит: «Et aperti sunt oculi amborum: cumque cognovissent se esse nudos» (И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги). Сразу после случившегося Адам объясняет Предвечному, что с обнаружением наготы к нему пришел страх и необходимость спрятаться, «настолько он казался себе нагим». Тогда Господь спрашивает у него: «Кто сказал тебе, что ты наг?» («Quis enim indicativit tibi quod nudus esses?») Именно это мгновение предшествует первородному греху. А первородный грех заключается именно в мгновении, предшествующем этой сцене: когда, изгнанные из рая земного, первый мужчина и первая женщина впервые внезапно увидели свои половые различия там, где они всегда были, но прежде еще не разделяли их. И это открытие принесло с собой стыд, тревогу, чувство лишения, желание, страх перед голосом Господа.

Что такое голос Предвечного?

Это речь.

Это речь изгоняет их в форме голоса, который они услышали в тревоге, и стыд, предшествующий падению, оказывается и его причиной: человеческая нагота — это падение в человеческие времена. Открытые глаза — это глаза обнажения и сокрытия под фиговыми листьями и в лесной чаще, когда начинает звучать голос вечного Языка.

*

Cognovissent se esse nudos. «И узнали они, что наги…» Если только слова имеют смысл, что это означает? Это означает, что они впервые узнали друг друга без образа. Пятка еще не оторвалась от божественной двери, и Адам впервые вот-вот предстанет без образа. Это мгновение человеческой живописи. Первый человек вот-вот воспримет наготу как недостаток, и он прижимает ладони к глазам. Выход за пределы мира — это обнажение тела, до сих пор бывшее всего лишь наготой.

Резвящиеся в ветвях птички и садовая лужайка наги, но не ощущают своей обнаженности. Прыгающие и валяющиеся на диване котята наги, но не ощущают своей непристойности. Плавающие в аквариуме и высовывающие свои толстые губки над поверхностью воды золотые рыбки не ощущают своей наготы.

Нагота другого, индивидуальная нагота, а не их собственные тела, — вот что обнаруживают любовники в своих телах. Они становятся ненасытными органами ненасытного любопытства. Это любопытство никогда не может получить удовлетворения, потому что это всегда любопытство другого к самому себе. Обнимаясь, мужчина и женщина едва успевают заметить человеческую наготу. От целомудрия. От поспешности. От стыда. А главное, от удовольствия: наслаждение лишает нас способности видеть наготу, порождающую вожделение. Сладострастие ничего не хочет знать. Я уже однажды об этом упоминал: наслаждению свойственно пуританство. Мы закрываем глаза, как будто не хотим видеть, чтобы насладиться полнее. Тогда прижатые к глазам ладони Адама придают сцене в церкви Кармине еще более всеобщий смысл: восприятие требует закрытых глаз. Контакт нуждается в упразднении всех дистанций и всех соображений. Я написал: ладони, прижатые к глазам. И плавники рыбы прижаты к глазам. Лапки котенка с убирающимися коготками прижаты к глазам. Лапки воробья прижаты к глазам. Писатель никогда не видит страницу, которую пишет. Почему? Они стремятся в мир, который идет к ним.

*

Мы выходим из тепловатой, почти прохладной и молчаливой часовенки итальянской церкви, где долгие часы отдавались завороженности. Под действием воспоминаний мы встали на колени.

Сначала из-за яркого света мы ничего не видим. Нас охватывает головокружение. Одной ногой мы еще на пороге.

Свет мира столь ослепителен и прозрачен, что мы жмуримся.

Мы трем глаза — так обжигает жара, на которую мы вышли.

*