Тайная жизнь цвета

Именно она формирует этот налет — патину, — что образуется на старых медных трубах и крышах и придает статуе Свободы ее сине-зеленый цвет в тон туманного серо-голубого моря, который она часто видит. Стихии понадобилось примерно 30 лет, чтобы полностью «перекрасить» Эйфелеву башню (еще одно знаменитое сооружение этого инженера) из медно-розового в зеленый. Но художники вряд ли согласились бы ждать так долго, чтобы получить вожделенный тон[540]. Точно неизвестно, когда была разработана технология, ускоряющая этот процесс, но считается, что на Запад она проникла вместе с арабскими алхимиками. Этот путь можно проследить благодаря именам этого пигмента. Французское его название — Verdigris — означает «зеленый из Греции»[541], а немецкое — Grúnspan — «испанский зеленый»: ученый XVI века Григорий Агрикола писал, что этот пигмент привозят из Испании[542]. Как и при производстве свинцовых белил (см. здесь), листы меди помещали в сосуд с раствором едкой щелочи и уксуса или кислым вином. Сосуд закупоривали и оставляли на две недели, после чего листы высушивали, соскребали с них патину, перемалывали и формировали из полученного порошка брикеты с помощью того же кислого вина. Эти брикеты и шли на продажу[543].

Как свидетельствует платье с «Портрета четы Арнольфини», ярь-медянка производит сногсшибательный эффект, но этот пигмент очень капризен. Кислоты, используемые при его производстве, часто агрессивно воздействовали на поверхность, куда наносился пигмент. Словно гусеницы в листья, они вгрызались в средневековые краски на холсте или пергаменте, «выедая» в них характерные «дорожки». Кроме того, ярь-медянка обесцвечивалась и вступала в реакцию с другими красителями. Ченнино Ченнини жаловался: «Если тебе хочется сделать превосходную краску для травы, то получишь на вид прекрасную, но непрочную»[544]. Его правоту подтверждают работы множества художников — от Рафаэля до Тинторетто, — на чьих полотнах листва «пожухла» до почти кофейного тона. Даже Паоло Веронезе, признанный мастер работы с зеленым цветом, страдал от несовершенства этого пигмента[545]. Возможно, именно поэтому он веком раньше Самюэля ван Хогстратена мечтал о «зеленых красках таких же хороших, как и красные»[546].

С распространением масляных красок в XV веке проблема только обострилась. Если в красках на основе яичной темперы ярь-медянка была совершенно плотной, в красках на основе масла она становилась прозрачной, как стекло. Приходилось смешивать ее с живичным скипидаром, чтобы восстановить светонепроницаемость[547]. Но это делало ярь-медянку еще более капризной, и некоторые художники опасались, что ее невозможно будет использовать со свинцовыми белилами, а значит, она стала практически бесполезной. Выбор, правда, был небогат, и художникам приходилось мириться с непростым характером этого пигмента, «перекладывая» норовистый зеленый слоями лака в надежде на то, что он не будет соприкасаться с другими пигментами. Однако для Ван Эйка и его зажиточных клиентов игра, похоже, стоила свеч.

Абсент (зеленый змий)

Век девятнадцатый клонился к закату, когда грозная зеленая тень нависла над беспечными европейцами. Абсент делают из смеси истолченных трав и пряностей-ароматизаторов, в число которых входят горькая полынь, анис, фенхель и душица. Настоянный на этой смеси алкоголь подвергают дистилляции, и получается горький ликер грушевого цвета. Это не был абсолютно новый рецепт; подобные препараты использовали еще древние греки и римляне — как репелленты-инсектициды и антисептики. Новая версия также первоначально предназначалась для медицинских нужд. Пьер Ординер, известный французский медик, живший в Швейцарии после Французской революции, использовал старинный рецепт для создания тонизирующего средства для своих пациентов[548]. В свободной продаже абсент появился на рубеже XIX века, но по-прежнему считался преимущественно медицинским средством: французским солдатам в Африке его выдавали как средство от малярии.