Ляпис-лазурь считается полудрагоценным[445] камнем, но на деле это смесь различных минералов. Своей глубокой синей расцветкой она обязана лазуриту, а нежными вкраплениями белого и золотого — соответственно силикатам (включая кальцит) и «золоту дураков» (железному пириту). Камни ляпис-лазури целиком использовали в декоративных целях в Древнем Египте и Шумере, но в качестве пигмента он стал известен много позже. Он не только с трудом поддается помолу, но многочисленные включения и примеси могут придать полученному пигменту разочаровывающий серый оттенок. Для того чтобы добыть из ляпис-лазури действительно стоящий краситель, необходимо прибегнуть к сложному процессу экстрагирования из нее синего азурита. Для этого тщательно измельченный минерал смешивают с живичным скипидаром и льняным маслом или воском, а потом нагревают, чтобы получить однородную пасту. Затем ее перемешивают в щелочном растворе — «так, — писал Ченнини, — как рукой месят тесто для хлеба»[446]. Постепенно синий вымывается щелочью и осаждается на дне. Несколько последовательных перемешиваний, каждое из которых делает раствор все более серым, позволяют извлечь из смеси синий компонент полностью. Последняя экстракция даст только бледный оттенок, известный как «ультрамариновая зола».
Древнейшие примеры применения ляписа в качестве пигмента найдены в немногочисленных фресках V века, обнаруженных на территории Китайского Туркестана, и нескольких изображениях VII века, найденных в пещерном храме в Бамианской долине. Самое раннее использование ультрамарина в Европе — фрески базилики Сан-Саба[447] в Риме первой половины VIII века, однако на них ультрамарин смешан с египетской синью (см. здесь). В те времена египетская синь была главным синим пигментом Древнего мира, но вскоре ультрамарину предстояло оспорить ее первенство[448].
Долгое путешествие от шахт к полотнам не только сказывалось на цене ультрамарина, но и влияло на то, как именно будет использоваться пигмент, да и будет ли он использоваться вообще. Итальянские художники, особенно венецианцы, находившиеся в самом начале европейской цепочки поставок ультрамарина, покупали его по самым низким ценам на континенте и поэтому могли позволить себе некоторую расточительность. Об этом свидетельствует, в частности, широко раскинувшийся ночной небосвод, усыпанный звездами, на картине Тициана «Вакх и Ариадна», написанный ультрамарином в начале 1520-х годов. Художникам Северной Европы приходилось быть значительно скромнее. Альбрехт Дюрер, ведущий гравер и художник немецкого Ренессанса, использовал ультрамарин лишь от случая к случаю, не упуская при этом возможности пожаловаться на его баснословную цену. Покупая краски в Антверпене в 1521 году, он заплатил почти в сто раз больше за ультрамарин, чем за пигменты землистых тонов[449][450]. Разница в цене и качестве означала, что художникам было практичнее покупать ультрамарин непосредственно в Венеции, если им доставался престижный заказ. Филиппино Липпи в 1487 году заключил контракт на роспись стен часовни Филиппа Строцци в базилике Санта-Мария-Новелла во Флоренции и включал в него пункт о том, что часть оплаты будет зарезервирована до тех пор, пока художник «не захочет отправиться в Венецию». Такой же пункт был включен и в контракт Пинтуриккьо на роспись стен библиотеки Пикколомини в Сиенском соборе в 1502 году: 200 дукатов были зарезервированы на поездку в Венецию за пигментом[451].
Причины всей этой суматохи были как практическими, так и эмоциональными. Если многие другие синие пигменты все же имеют зеленоватый оттенок, то ультрамарин — истинный синий, лишь изредка отдающий в фиолетовый, при этом он исключительно устойчив и долговечен. Дополнительную ценность ультрамарину придавал и тот пиетет, который питали к ляпис-лазури. Рост популярности ультрамарина на Западе совпал по времени с утверждением культа Богоматери. Начиная примерно с 1400 года, художники все чаще изображают Пресвятую Деву в ультрамариновом облачении, служащем материальным воплощением ее божественности и преклонения перед ней[452].
«Дева Мария» (1640–1650) Джованни Батиста Сальви да Сассоферрато выглядит данью ультрамарину во всей его мощной полуночной красе в той же степени, что и Богоматери. На картине она сидит, смиренно опустив глаза долу, а взгляд зрителя приковывает синее одеяние, ниспадающее с ее плеч тяжелыми, густыми складками.