Тайная жизнь растений

И это не просто слова. Она часто пела для брата. Я страдал от ревности и зависти, слыша ее голос, льющийся из его комнаты. Он любил, когда она пела… И мне невероятно нравилось, как она пела для него. У брата было несколько кассет с записями ее песен. Одну из них я забрал себе. Ту, где Сунми поет песню, подыгрывая себе на гитаре. Некоторые записи они делали в комнате брата, иногда она приносила ему уже готовые кассеты. Она писала стихи и музыку. Ту песню, что была у меня, я слушал так часто, что помню ее от начала до конца, она называется «Сделай фото души моей, мастер». Сунми, вне всякого сомнения, посвятила эту мелодию брату. Если он был дома, то всегда слушал ее кассеты. А когда он уходил, их слушал я. По нашему дому постоянно струился звук ее голоса.

Не знаю, когда это случилось. Когда в моей душе вспыхнул огонь любви к ней.

Я вернулся после своего первого побега из дома, и родители перестали ругать меня за плохую учебу. Они понимали, что подготовка к вступительным экзаменам в том самом учебном заведении, которое напоминало скорее тюрьму, стала для меня сущим адом, в котором я не мог находиться, и теперь они боялись, как бы их непутевый сынок вновь не удрал из дома. Отец всегда был не особенно разговорчив, но в тот период даже мама обращалась со мной крайне осторожно. Брату было все равно, он постоянно пропадал где-то с фотоаппаратом. Даже когда я вернулся домой, прошатавшись целый месяц, он ничего не сказал. Иногда мне казалось, что он вообще не заметил моего отсутствия.

На меня не давили, но именно тогда я остро осознал свое нестабильное положение. Вместе с потрясающим чувством безграничной уверенности в том, что я все знаю о жизни, — ведь я убегал из дома — пришло понимание, что учиться все-таки нужно. Непривычно мне это было, однако я сел за книги и стал готовиться к поступлению в университет.

Вот когда все началось. Был последний день апреля, в воздухе кружились лепестки цветущих вишен, и я впервые увидел ее. Я случайно оказался тем человеком, который открыл ей, когда она позвонила в дверь. Стрижка «боб», ни грамма косметики на лице, потертые джинсы, белая футболка. Поздоровавшись, она улыбнулась, и мне показалось, что в прихожую полился свет. Я пробормотал что-то вроде «Кого вам?» или «Что вы хотели?» Вместо ответа один за другим посыпались вопросы: не брат ли я такого-то (она назвала имя брата), дома ли он. Я не был уверен и честно сказал, что не знаю. Она шутливо переспросила, как это может быть, что я не знаю, дома или нет мой брат. Я чувствовал себя, как будто получил нагоняй, но не могу сказать, что мне это было неприятно. Усмехаясь, она сказала:

— Он наверняка возится с фотографиями. Пойду посмотрю. — И прошла мимо меня в его комнату. У нее была бодрая, веселая походка. Так мы встретились в первый раз.

Не знаю, сразу ли меня к ней потянуло. Не могу ничего утверждать. Одно я знаю точно: в ту самую минуту, как я увидел ее, я почувствовал, что мы будем, самое малое, тесно связаны с ней всю жизнь. Было слишком очевидно, что это девушка брата. И я никак не ожидал, что совсем скоро мне придется признавать это с болью. Может быть, дело было в ее песнях. Эти мелодии завладели моей душой, потрясли ее, все внутри меня перевернулось, и я потерял способность мыслить здраво.

Однажды я услышал голос брата, доносившийся из его комнаты — он просил ее спеть.

— Спой для меня, — говорил он ей.

Затаив дыхание, я навострил уши. Она захихикала, как маленькая девочка от щекотки. «Может, он, и правда, пощекотал ее», — подумалось мне.

— Ладно, спою, спою, — проговорила она сквозь смех.

Я ждал, когда она запоет. Брат предложил ей что-то тихо, как будто зная, что я подслушиваю. Ее ответ, в отличие от его слов, я расслышал.

— А как же мне тогда петь? — спросила она. В ее голосе звучал смех, и было понятно, что ей не так уж не нравится его просьба.

— Тсс! — шикнул он, прервав ее громкое отчетливое высказывание.

Она сразу затихла, но еще долго из комнаты доносился их смех.

Зря я тогда не отошел от его двери. И дело тут было не только в любопытстве. Я от всего сердца желал, чтобы она запела, и желание это было вполне осознанным. Мне кажется, что я хотел этого даже сильнее, чем брат. Когда я представлял себе, как девушка поет для того, кого любит, только для него одного, мое сердце начинало учащенно биться. Как это красиво и романтично! Я себя не помнил от восторга. Как я мог уйти?

Немного погодя она запела. Знакомая мелодия, красивый голос. Не знаю почему, но именно тогда ревность впервые обожгла мою душу. Ревность? С чего бы это? Разве я имею право кого-то ревновать? Но я ничего не мог поделать с собой, я сгорал от ревности. Стоило мне представить себе, что перед ней на месте брата сижу я, как у меня мурашки бежали по спине.

С этого дня я заболел. Заболел любовью. Когда она заходила в комнату к брату и оттуда доносились их разговоры и смех, когда я слышал, как она поет для него, подыгрывая себе на гитаре, мне казалось, я могу сойти с ума; где уж тут сидеть за книжками — я бродил туда-сюда мимо его двери.