Через пару дней автоответчик заговорил голосом Сунми. В тот момент мое сердце забилось так сильно, что сомнений не оставалось, — она все еще была мне небезразлична. Это нежеланное ощущение больно укололо меня. Я убавил звук автоответчика, опасаясь, что брат услышит ее голос, хотя это вряд ли было возможно. Мысль о том, что это личный звонок, и она хочет открыть мне душу, всколыхнула все мои бесстыдные надежды, хотя я лучше всех знал, что этого не может быть.
— Это Юн Сунми, — сказала она и на несколько секунд замолчала.
Я затаил дыхание.
— Нужно встретиться… — Она опять прервалась и после непродолжительного молчания бросила трубку, поспешно проговорив, — хотя нет, ничего не надо.
Я понимал ее нерешительность. Она набралась смелости для какого-то шага, но в последний момент ей все же не хватило духу. Я понимал, что она чувствует. Был только один способ узнать, что заставило ее позвонить — встретиться с ней. И то, что я услышал от нее при встрече, поразило меня.
В отличие от Сунми я ни секунды не сомневался в своем решении. Я еду к ней.
Выходя из дома, я записал на автоответчике номер своего мобильника. На случай, если она позвонит, пока меня не будет. Хотел избавить ее от сомнений — оставлять или не оставлять сообщение еще раз. Женщина, которая искала свою дочь, по моим расчетам, вряд ли могла позвонить дважды. Единственно — я панически боялся пропустить звонок от человека, заказавшего слежку за матерью, — и неважно, насколько мала была вероятность того, что он снова ко мне обратится. Но звонков не было — ни от Сунми, ни от той женщины, ни от моего таинственного клиента.
Сунми была в библиотеке. Когда я вошел в читальный зал, она сидела на своем месте и что-то печатала на компьютере. Она показалось мне бледной и усталой, может быть потому, что я заранее ожидал увидеть ее такой. Она как и в прошлый раз не поднимала головы. Я кашлянул.
— Ваш читательский билет, — сказала она тихо, по-прежнему не глядя на меня.
Я достал из кошелька водительское удостоверение и протянул ей. Она молча глянула на фотографию и прочла имя на документе. Я понял, что она узнала меня, заметив, как замерла над клавиатурой ее рука. Брови на ее склоненном лице слегка дрогнули.
Она отдала мне права и молча встала. Я последовал за ней. Ее спокойствие натолкнуло на мысль, что она ждала меня. Сунми зашла в служебное помещение и вышла оттуда в пальто. Я поймал себя на мысли, что это бежевое пальто очень хорошо оттеняло ее лицо, на котором, как обычно, не было ни грамма макияжа. Улицу заливали лучи солнца — казалось, что солнечный свет льется сверху через решето. Она поморщилась. Не уверен, правда, что из-за солнца.
Она зашла в небольшое кафе у библиотеки. Неотесанные бревна, из которых был сложен низкий потолок, сплетались в причудливый узор и источали запах сухой древесины — видно, кафе было построено недавно. Когда-то я уже слышал это песню на английском языке, струившуюся сейчас по комнате, как рябь по воде — как же она называется, эта песня… Мы сели за столик у окна. К нам подошел бородатый мужчина — поприветствовав Сунми, он спросил, желает ли она выпить кофе. Она кивнула, тогда он протянул мне маленькое меню. Я сказал, что тоже выпью кофе.
Пока перед нами не поставили чашки, мы сидели молча, было неловко и грустно. Я внезапно почувствовал усталость. Время, проведенное в Намчхоне несколько дней назад, казалось далеким и нереальным, как сон. Странная апатия навалилась на меня, глаза закрывались сами собой. Я думал, как хорошо было бы оказаться сейчас в тени пальмы в Намчхоне и дремать, положив голову на колени Сунми. Знакомая мелодия, лившаяся по залу, казалось, незаметно просачивалась в мои вены и несла по ним успокоительные вещества; множество совершенно неуместных мыслей проносилось у меня в голове. Бородатый мужчина подошел к нам с чашками лишь спустя довольно долгое время.
— Кофе свежий, очень ароматный, — сказал он, будто пытаясь сделать нам приятное.
Голос его, неожиданно тонкий и мягкий, не соответствовал внешнему облику. Может быть, из-за того что других посетителей в кафе не было, он был необыкновенно вежлив и внимателен к нам. Слегка наклонившись к Сунми, он едва слышно, почти шепотом, спросил, поставить ли «ту песню». Она смутилась и поспешно сделала знак рукой, показывая, что подобное внимание было несвоевременно.
Мужчина тут же отошел, но Сунми не сразу оправилась от смущения. Я не видел ничего особенного в том, чтобы поинтересоваться, о какой песне шла речь. Однако она отнеслась к ситуации не так просто, как я и, видимо желая поскорее сменить тему, ответила:
— Нет, нет, ничего особенного.
— Так что же это за песня? — повторил я громче, желая, чтобы меня услышала не только Сунми, но и тот мужчина. Я целился в него, а не в нее, и мой расчет оказался верным.
Он клал кофейные чашки в горячую воду.
— Ваша спутница, когда приходит сюда одна, всегда просит поставить ее любимую песню, — прозвучал вежливый ответ.