— И вот однажды, после долгих лет мучений и странствий, она изменила внешность и пришла в свой монастырь, чтобы посмотреть на него в последний раз. Она зашла в молельню и спросила одну из своих прежних сестер: «Вы помните монахиню Беатрис, которая убежала?» «Что это значит? — спросила сестра. — Беатрис вовсе не убегала. С чего это вы взяли? Да вон же она, подметает пол возле алтаря». Ты можешь себе представить, как удивилась настоящая Беатрис? Она подошла к подметающей женщине, чтобы посмотреть на нее, и обнаружила, что это была не кто иная, как Мария. Мария улыбнулась, а затем повела Беатрис в ее старую келью и вернула ее монашескую одежду. Понимаешь, Лили, все это время Мария жила в монастыре, притворяясь Беатрис.
Я перестала раскачиваться, и мое кресло затихло. Так что же пыталась сказать Августа? Что Мария будет притворяться мной у меня дома в Силване и Т. Рэй ничего не заметит? Это было слишком нелепо даже для католиков. Я думаю, она хотела сказать:
Я ушла, извинившись, не в силах больше находиться под прицелом ее взгляда. Но после этого я начала просить Марию о помощи — вовсе не о том, чтобы она позволила мне вернуться домой, как бедной монашке Беатрис. Отнюдь — я просила ее позаботиться о том, чтобы я никогда туда больше не возвращалась. Я просила ее сделать завесу вокруг розового дома, чтобы никто никогда не смог нас найти. Я просила об этом каждый день, и у меня было полное впечатление, что просьбы исполняются. Никто не стучал в нашу дверь и не тащил нас в тюрьму. Мария окружила нас своей защитой.
В наш первый пятничный вечер, после того как закончилась молитва, а в небе еще оставались розовые блики заката, мы с Августой отправились на пчелиный двор.
До сих пор я ни разу не бывала возле ульев, поэтому для начала Августа преподала мне урок того, что она назвала «этикетом пчелиного двора». Она напомнила мне, что весь наш мир — это большой пчелиный двор, и все эти правила действуют одинаково хорошо как здесь, так и там: «Не бойся, поскольку ни одна пчела, любящая жизнь, не станет тебя жалить. И все же, не нужно быть дурой — носи длинные рукава и длинные брюки. Не пытайся прихлопнуть пчелу. Даже не помышляй об этом. Если чувствуешь злость — свисти. Злоба возбуждает, а свист наоборот — умиротворяет пчел. Веди себя, словно ты знаешь, что делаешь, даже если на самом деле — не знаешь. Но главное — посылай пчелам любовь. Даже самые маленькие существа хотят быть любимыми».
Августу жалили столько раз, что у нее выработался иммунитет. Пчелы едва ли могли ей навредить. Она даже сказала, что укусы помогают ей от артрита, но, поскольку у меня нет артрита, то мне лучше поберечься. Она дала мне одну из своих белых рубашек с длинными рукавами, а затем надела мне на голову один из белых шлемов и расправила сетку.
Все теперь выглядело мягче, нежнее. Идя за Августой в этой пчелиной вуали, я чувствовала себя луной, проплывающей за ночным облаком.
У Августы было 48 ульев, раскиданных по лесу вокруг розового дома, и еще 280 было расставлено в различных фермах — возле рек и на плоскогорьях. Фермерам нравились ее пчелы — благодаря пчелиному опылению их арбузы становились краснее, а огурцы — крупнее. Они были рады принять пчел бесплатно, но Августа платила каждому из них по пять галлонов меда.
Она без конца проверяла ульи, разъезжая на своем старом грузовичке с плоским кузовом из конца в конец округа. «Медовый возок» — так она его называла. «Медовый патруль» — то, что она делала с его помощью.
Я смотрела, как она нагружает красную тележку — ту, что я видела на заднем дворе, — дощатыми рамками, которые вставляют в ульи, чтобы пчелы могли откладывать туда мед.
— Необходимо убедиться, что у матки достаточно места, чтобы отложить яйца, иначе мы получим рой, — сказала она.
— Что это значит — рой?
— Ну, если у нас есть матка с группой свободолюбивых пчел, которые откалываются от остальных и начинают искать новое место, чтобы уйти, это называется рой. Обычно они обосновываются на какой-нибудь ветке.
Было очевидно, что рой ей не нравится.
— Итак, — сказала она, переходя к делу, — нам нужно извлечь из ульев рамки, наполненные медом, и вставить туда пустые.
Августа толкала тележку, а я шла за ней, неся дымарь, набитый сосновыми иглами и листьями табака. Зак оставил по кирпичу на крышке каждого улья, чтобы Августа знала, что делать. Если кирпич лежал спереди, это означало, что колония почти наполнила соты и нужен был новый супер. Если кирпич был сзади, это значило, что здесь были проблемы, вроде восковой моли или больных маток. Положенный на бок кирпич возвещал о благополучном пчелином семействе.