– Акт Хардуика? – Торн поставил чашку с нетронутым чаем. Это из ряда вон. – Нет, за исключением того, что, согласно этому акту, тайные браки недействительны. Ты совершеннолетний, так что это не проблема, но акт также диктует, что брак должен быть заключен по лицензии или с объявлением имен вступающих в брак и почти всегда в церкви, между девятью утра и полуднем. Так что если ты вчера ночью спьяну в какой-нибудь гостинице обвенчался, то скорее всего ты свободен.
– Хороший закон. Но ты не о том подумал. Я действительно однажды участвовал в свадебной церемонии.
– Только однажды?! Поразительно.
– Я имел в виду «когда-то», – стиснул челюсти Кристиан. – Незадолго до того, как полк отправился в Канаду. Не было никаких имен вступающих в брак, и это происходило не в церкви, так что если акт был в силе…
– Но черт возьми, Кристиан, акт появился больше десяти лет назад. Думаю, в 1753 году. Тебе было шестнадцать!
– Церемония состоялась в 1754-м. Это означает, что акт уже действовал?
– Законы не всегда вступают в силу немедленно. – Поднявшись, Торн дернул шнурок колокольчика. – Пригласите Оверстоуна, – приказал он вошедшему лакею.
Секретарь Торна быстро появился.
– Брачный акт 1753 года, – сказал Торн. – Когда точно он вступил в действие?
– Позвольте свериться с документами, ваша светлость?
Торн махнул рукой, отпуская секретаря.
– Если акт действовал, ты чист и свободен.
– Благослови Господь лорда Хардуика!
– Закон не слишком благочестивый. Раньше мужчина, давший обещания и совративший девицу, обязан был жениться.
– Я не давал никаких обещаний, черт побери, и, уж конечно, никого не совращал!
Торн вернулся к своему креслу и чаю.
– Тогда почему бы тебе не рассказать, что произошло?
Кристиан, вздохнув, пересказал странные события десятилетней давности.
– Вот это да! Но почему ты влип в эту историю?
– Ты же знаешь, в шестнадцать лет любой юнец чувствует себя мужчиной, непобедимым, неуязвимым и бессмертным. Я был едва оперившимся лейтенантом армии его величества, хозяином мира и, соответственно, галантным спасителем благородных дев.
Торн фыркнул от смеха:
– Благородная дева по имени Доркас Фроггат.
Насмешка в голосе Торна искушала Кристиана защитить худенькую испуганную девушку, но друг продолжил:
– Если бы я не от тебя услышал эту историю, то не поверил бы ни единому слову. Ты все эти годы хранил это в тайне?
– Какой смысл рассказывать?
– Из-за некой клятвы, – сказал Торн.
– Вот об этом-то я и не подумал.
Кристиан за прошедшие десять лет дважды возвращался в Англию. В последний раз – недавно, – чтобы доставить донесения и залечить рану плеча.
В то время война еще не кончилась, и Торн на своей яхте «Черная стрела» занимался каперством. Торн и Робин взяли себе вымышленные имена. Кристиан объявил себя Пиратом-язычником.
Однажды вечером за вином Торн запротестовал против постоянного давления на него по поводу женитьбы. Товарищи решили поддержать его сопротивление. Они составили и подписали клятву, что не женятся до тридцати лет.
Дабы укрепить свою волю, они решили, что нарушивший клятву отдаст тысячу гиней на самое недостойное, по их мнению, дело – в «Фонд моральных реформ лондонского общества», который возглавляла леди Фаулер.
Эта угрюмая дама требовала закрыть театры, запретить танцы и особенно балы-маскарады, преследовать по суду каждого, кто на деньги играет в карты и кости.
Отдать деньги этой безумной – настоящая анафема, но бедняге Робину уже пришлось это сделать. Как следует помучив его, Кристиан и Торн сжалились и позволили приятелю сделать взнос анонимно. Но поскольку Кристиан был уже женат, когда подписывал клятву, неудивительно, что Торн его расспрашивает.
– Если помнишь, я составил тот документ, будучи тогда самым трезвым. Среди цветистых фраз я вставил слова о том, чтобы не жениться со дня подписания.
– Это низко!
– У меня не было другого способа вступить в игру.
– Ты мог бы рассказать нам историю. Мы бы позабавились.
– Было достаточно причин молчать. Я чувствовал себя одураченным и всегда жалел о смерти Мура. Он, конечно, подлец, но не должен был умереть. Будь я постарше, я бы лучше с этим справился. В любом случае к моменту подписания клятвы меня уже известили, что моя жена умерла и дело закончено.
– Закон вступил в силу 29 марта 1754 года, ваша светлость, – возвратился с ответом Оверстоун.
Торн вопросительно взглянул на Кристиана, тот поморщился:
– Мы отплыли в середине марта.
– Если нужно, Поултни изучит закон подробнее, – сказал Оверстоун.
– Спасибо. – Торн отпустил секретаря.
– Поултни? – переспросил Кристиан.
– Мой юрист, занимается законодательными и теоретическими вопросами.
– И сколько у тебя юристов?
– Я счет потерял.
Кристиан передернул плечами.
– Когда-нибудь и ты к этому придешь, – без всякого сочувствия сказал Торн.
– Вряд ли. Графы Ройланды весьма незначительны, а герцоги Иторны могущественны. К тому же отец проживет еще не один десяток лет, а я, вероятно, умру молодым и, даст Бог, в ореоле славы.
– Черт бы тебя побрал, Кристиан! Что ты несешь?!
– Прости, но к этой мысли привыкаешь.