Тайная слава

"По удалось мне скрыть свой грех — когда старухи на мосту в меня персты уперли.

Мне стало стыдно.

Когда уехал я из Каер-Невидд [219]и упрекали в том меня мальчишки.

Мне было горько и обидно.

По почему тогда я не стыдился под указующим перстом Творца?

Упрек Всевышнего не мог я пережить, предчувствуя агонию конца.

Кулак Рис Фоур [220]для меня страшней, чем Бога длань".

Думаю, он подразумевает, что наша самая большая потеря связана с тем, что однажды мы отгораживаемся и затем делаем это снова и снова. Таким образом мы превращаем менее реальное в более реальное; это все равно, что предполагать, будто стакан, сделанный для того, чтобы наливать в него вино, важнее, чем даже само вино, содержащееся в нем. Вот примерно то, что я чувствовал. Во второй раз я понял, что познал чудо своего тела, когда увидел Чашу святого Тейло и представшие мне в видении горы; и, как говорит бард, в тот момент дверь была

закрыта. Жизнь материальных вещей так же трудна, как тверд стакан с вином. Мы можем осязать его, чувствовать и видеть перед собой. Вино выпито и забыто; ему не дано настаиваться вечно. Мне кажется, воздух вокруг нас столь же существенен, сколь гора пли собор. И мы будем убеждены в атом, пока не напомним себе, что воздух — ничто. Это не трудно сделать. По теперь, после того, как я побывал в раю, мои тело и душа слились в едином пламени и выросли из одного огня. Смертные и бессмертные виноградные лозы переплелись между собой. Обладая радостью тела, я постиг счастье духа. И было поистине странно осознавать, что ко всему этому причастна женщина — женщина, которую я видел десятки раз и не задумывался ни о чем, кроме того, что она мила и цвет ее волос, похожий на медь, очень красив.

Не могу понять этого, не могу до конца прочувствовать, что она — действительно та Нелли Форан, которая открывает дверь и ждет за столом, потому что она — чудо. Представляю свое удивление, если бы однажды я увидел, как камень, лежащий у обочины дороги, превратился в драгоценность огня и славы! По даже случись такое, произошедшее со мной все равно еще более странно. И я уже не вижу черного платья, шляпы служащего, прихожей. Передо мной лишь прекрасное, чудесное тело, сияющее в темноте моей комнаты и представляющее собой звездное мерцание белых цветов во мраке лесного и руда.

О дар бессмертных!

О чудо сокровенной тайны!

Секретов много было мне даровано судьбой.

Я долго познавал деревьев мудрость;

Дуб, ясень, вяз поддерживали связь во мне с далеким детством;

Береза, и орешник, и прочие деревья зеленой чащи не были немыми.

Я расскажу о лесе; его сокровища известны Бардам.

Немало было тех, кто Каер-Педрифан [221]надеялся найти Семь одиноких странников [222]с Артуром возвратились, и дух мой жизнь обрел.

В саду прекрасном произрастает семь яблонь:

Я их плоды вкушал, неведомые смертным.

Я ничего не знаю о саксонском Главе почтенном.

Вот бесконечная для воинов отрада; бессмертна радость их.

И если бы они открыли дверь южную [223], то праздновать могли бы вечно,

Слух ублажая песней райских птиц.

Об Острове Блаженных я не позвано всуе рассуждать.

Весь в одеяниях святых, вернувшихся оттуда. Бессмертный запах Ра [224]по-прежнему живет.

Я знал все это, но в познаниях моих невежество сквозило.

И вот — тот день, когда гулял я в лесу у Каэр-рио [225], главной чаще Гвента.

Я видел золотую Мифанви — она в ручье Тароджи омывалась.

По тему волосы ее струились. Корона короля Артура растворилась в тумане призрачном.

Я пристально смотрел в ее небесно-голубые очи.

Не видя прелестей прекрасных тела.

О дар бессмертных!

О чудо сокровенной тайны!

В момент, когда я обнял Мифанви, я стал бессмертным*

*Перевод уэльских стихов, указанных в записной книжке.

Я все же осмелился рассказать о "золотой Мифанви", которую люди называют "обычной девушкой". Возможно, она выполняла тяжелую работу, и никто о ней не заботился до тех нор, пока бард не нашел ее, купающейся в ручье Тароджи. Лесные птицы все видели и не преминули сказать: "Это — презренный незнакомец!"

24 июня. С момента, как я закончил писать свою книгу, прошло немало времени и уже наступило лето. Утром я проснулся очень рано, и даже в этом ужасном месте после восхода солнца воздух был свеж и ясен. Длинные солнечные лучи озаряли ветви кедра. Я думаю, она приехала ко мне но запретному пути: и она была похожа на белый и золотой мир во время рассвета. Под окном начал петь черный дрозд. Мне кажется, он прилетел издалека и этим утром пел на горе для меня. Лес хранил безмолвие, и только маленький блестящий ручеек струился со склона между темно-зелеными ольхами.

"В Долине Вышней [226]птица поет.

Деви, Тегфит и Сиби царствуют здесь;

Сладость — это долина с милым сердцу журчанием вод.

В Долине Вышней птица поет.

Подобен звону святых колоколов голос се золотой;

Сладость — это долина, что вторит эхом мелодии той.

В долине Вышней птица поет.

Тегфит на юге познал мудрость [227]Муки,

В вечных небесных хорах песни слышатся звуки.

В долине Вышней птица поет.

У Деви на западе — райский алтарь. И, как встарь,

Хочет он, чтоб Аллилуйя над Англией вечно звучала.