Тайная слава

Впоследствии Амброз часто мысленно возвращался в то время, когда Люптон "делал из него человека", и не переставал удивляться странности тех лет. Мальчики и учителя считали его абсолютно нормальным школьником, с теми же интересами, что и у остальных. Было, конечно, кое-что подозрительное в его поведении, когда он только появился в Люптоне; но все довольно великодушно решили, что, несмотря на блеск любопытства в глазах, Мейрик такой же образцовый люптонианец, как и любой другой из шестисот. Все полагали, что он хорошо прижился, подчинив свою собственную индивидуальность, мнение и привычки общей атмосфере, царящей в школе, что, как бы очистившись от светской пыли, он надел платье братства. Это и было основной целью школы — вылепить из очень разнообразных личностей единый тип, чтобы каждая большая частная закрытая школа имела характерные черты, которые легко бы узнавались во взрослом человеке уже после того, как минуют школьные дни. В далеких странах — Индии и Египте. Канаде и Новой Зеландии — каждый сразу определит оживленную настороженность Итона [206], изящную вежливость Харроу, глубокую серьезность Регби; Люптон же был примечателен своей завершенностью. Старого люптонианца обсуждение проблемы волнует не больше, чем святого отца; а его речь — цепочка неоспоримых догм каверзного человека, который подвергает сомнению любое утверждение, ощущая себя хамом и посторонним.

Проще некуда: два человека, впервые встретившись в загородном доме, вместе выпили вечером по виски с содовой и выкурили по сигаре. Они имели идентичные представления в таких важных вопросах, как управление хозяйством, Трансвааль [207]или свободная торговля, и когда более образованный из двоих утверждал, что повешение было слишком хорошим наказанием для Бланка (известного государственного деятеля), другой ответил примерно следующее:

— Я, пожалуй, соглашусь с вами, повешение действительно слишком мягкое наказание для Бланка.

— Его надо сжечь заживо, — развил свою мысль первый.

— Если ставить вопрос так, то сначала его нужно посадить на кол, а уж потом сжечь, — возразил другой.

— Посмотрите, как он обращался с Дэшем! Подлый трус и негодяй!

— Вы абсолютно правы. Он действительно ужасный негодяй!

Великолепно было то, что каждый думал о своем милейшем собеседнике. Но, к сожалению, по стечению обстоятельств беседа меняла направление от несправедливости Бланка к секретам кулинарии — ирландскому тушеному мясу, которое было призвано образно выразить их взгляды на разрушительную и несправедливую политику государственного деятеля в отношении Ирландии. А так как оба уже заявили свою позицию в этом вопросе, то их мнения о кулинарии не совпали, как и в случае с Бланком.

Тот, что предлагал сжечь Бланка, сказал:

— Нет ничего лучше английской кухни. Никакой другой народ в мире не сравнится с нами по части готовки. Посмотрите на французскую кухню — в ней так много гадкого и ужасно путаного.

Теперь, уже не столь оживленно и твердо, второй спросил:

— А вы много раз бывали во Франции? Жили там?

— Никогда моя нога не ступала по земле этой скотской страны! Я не люблю их кухню и не собираюсь есть на обед улиток и лягушек, плавающих в масле.

Тогда его собеседник начал рассказывать о простой, но очень вкусной нище, которую он пробовал во Франции. — несладком croute-au-pot [208], bouilli [209]— великолепном блюде, если оно приправлено одним или двумя маленькими огурчиками; бархатном epinards au jus [210], жареной куропатке, салате, душистом рокфоре и нежнейшем винограде. Но при упоминании о супе, оппонент говорившего повернулся к собеседнику спиной, предоставив тому прекрасную возможность полюбоваться его сильными мышцами и спортивным сложением. Он ничего не сказал, просто взял сигару и продолжил курить.

Наблюдавшие за этой сценой люди смотрели в изумлении, защитник французской кухни выглядел раздраженным. Но хозяин — старик с острым взглядом и светлыми усами, яростный враг лягушек, улиток и жира — вдруг небрежно бросил:

— Я не знал, Малок, что вы из Люптона.

Малок пристально посмотрел на него. Остальные на мгновение задержали дыхание, а затем разразились диким пронзительным смехом. Комната наполнилась криками радости. Восхищение было безграничным. На мгновение все стихло, так как людям просто не хватало дыхания, а затем крики и смех возобновились даже более громко, чем в первый раз, пока старый сэр Генри Роунсли, невысокий и полный мужчина, не начал задыхаться, издавая, вперемешку с хихиканьем, звуки, похожие на карканье вороны. На следующее утро Малок немедленно освободил комнату и покинул дом. Он принес извинения хозяину, а друзьям сказал, что ненавидит грубиянов.

Эта история, истинная или ложная, показывает отличие Люптона от других городов.