Тайная слава

На какой-то миг Дайсон усомнился в том, что дама находится в здравом уме, но вслух лишь подтвердил свое обещание молчать, присовокупив к нему клятвенное заверение, что, если потребуется, он станет воплощенным духом сообщничества, ежели только такой существует.

— Хорошо, — сказала дама. — Восточная пылкость вашего характера и британская образность вашей речи просто очаровали меня. Прежде всего должна признаться, что я никакая не вдова. Облачиться в эти мрачные одежды меня принудили страшные обстоятельства. Кажется, в этом доме у вас есть друг — некий мистер Рассел? Похоже, он нелюдим.

— Простите, мадам, — уточнил Дайсон, — он всего-навсего прозаик-реалист. Вам, должно быть, известно, что никакому монаху-картезианцу не под силу тягаться в склонности к затворничеству с реалистом, да еще пишущим романы. Затворничество — это способ, при помощи которого реалисты наблюдают за человеческой природой.

— Что ж. — согласилась дама, — все это крайне интересно, но к нашему разговору не имеет никакого отношения. Прежде всего я должна рассказать вам свою историю.

С этими словами молодая дама начала излагать

Повесть о белом порошке

Фамилия моя Лестер; мои отец, генерал-майор Уин Лестер, прославленный артиллерийский командир, скончался пять лет назад от какой-то редкой болезни печени, которой его наградил зловредный индийский климат. Годом позже после исключительно блестящей учебы в университете вернулся домой мой единственный брат Фрэнсис, одержимый идеей зажить отшельником и лучше всех на свете постичь дух и букву закона. Ко всему, что именуется радостями жизни, брат относился с редким безразличием. И хотя Фрэнсис был интересным мужчиной, красивее многих, и умел поддержать разговор с любезностью и остроумием светского повесы, он с первого же дня решительно отгородился от общений любого рода, накрепко запершись в своей просторной комнате, преследуя свою заветную цель — сделаться блестящим законоведом.

Поначалу Фрэнсис назначил себе читать десять часов в день — с первого луча света, забрезжившего на востоке, до наступления вечера сидел он взаперти со своими книгами, отрываясь от них лишь ради получасового ланча, который проглатывал с лихорадочной быстротой, почти не замечая моего присутствия, да ежедневной короткой прогулки в сумерках. Такое самоистязание казалось мне губительным, и я всячески пыталась отвлечь брата от заумных учебников, но его рвение не убывало, скорее наоборот, часы ежедневных занятий только увеличивались.

Я серьезно поговорила с Фрэнсисом и предложила ему изредка давать себе передышку — хоть денек побездельничать, полистать пиратский или шпионский роман, но он лишь расхохотался, заявив, что, когда испытывает охоту развлечься, читает о феодальной собственности. Когда же я заикнулась о театрах и загородных уик-эндах, он высмеял меня, как последнюю идиотку. Признаюсь, первое время он выглядел хорошо и, похоже, не был изнурен своими занятиями, но я понимала, что такое противоестественное напряжение в конце концов скажется.

I I я не ошиблась. Вскоре в глазах у Фрэнсиса появился беспокойный блеск, он стал выглядеть утомленным, и, наконец, мой брат сознался, что не совсем здоров, что его беспокоит головокружение и что по ночам он то и дело просыпается в холодном поту от страшных сновидений. "Но я слежу за собой, — сказал он. — Можешь не волноваться, вчера я целых полдня ничего не делал. Развалился в том удобном кресле, что ты мне поставила, и черкал на бумаге всякую чепуху. Нет-нет, я не переутомился. Через недельку-другую все будет в порядке, вот увидишь".

Несмотря на все заверения, Фрэнсису становилось все хуже и хуже. Он появлялся в гостиной подавленный, с ужасно сморщившимся лицом, и натужно старался казаться молодцом, когда ловил на себе мой взгляд. Я усматривала в том дурное предзнаменование и часто замирала от испуга, видя, как дрожат его руки и судорога сводит лицо. Я заставила его проверить свое здоровье, и скрепя сердце он пригласил нашего старого семейного врача.

Осмотрев пациента, доктор Хэбердин обнадежил меня:

— Ничего серьезного, в общем-то, нет. Конечно, читает ваш брат многовато, ест торопливо, с еще большей спешкой вновь налегает на книги — все это, естественно, повлекло за собой кое-какие нелады с пищеварением и перегрузку нервной системы. Но не сомневаюсь, мисс Лестер, что мы с этим справимся. Я выписал ему рецепт. Средство испытанное, так что никаких оснований для беспокойства нет.

Брат настоял на том, чтобы рецепт отнесли в аптеку, располагавшуюся недалеко от нашего дома. Это была старомодная лавка без того расчетливого кокетства и продуманного блеска современных аптек, в которых от выставленного на прилавках и полках товара просто глаза разбегаются, но Фрэнсис питал привязанность к старику-фармацевту и верил в непогрешимую точность приготовляемых им лекарств.