Тайная слава

С тех давних пор я побывал в самых глухих закоулках Англии, а потом объездил весь мир. Через мои руки проходили баснословно ценные вещи, и мне удавалось успешно проводить сложнейшие и деликатнейшие переговоры. Может быть, вы слышали о Ханском опале — на Востоке его еще называют "Камнем тысячи и одного цвета"? Так вот, приобретение этого камня было самым крупным моим достижением. Про себя я называл его "Камнем тысячи и одной лжи", поскольку для того, чтобы заполучить его, мне пришлось разыграть перед владевшим нм раджой целое мистическое действо. Я подкупил странствующих сказителей, и те принялись рассказывать радже сказки, в которых опал играл зловещую роль; потом я нанял святого — весьма известного на Востоке отшельника, — и тот на языке восточной символики предрек обладателю камня дурное будущее. Короче говоря, я запугал раджу до полусмерти. Как видите, в деле, которому я посвятил жизнь, имеется широкий простор для применения дипломатических способностей. Мне нужно было всегда держать ухо востро, и часто я буквально кожей чувствовал опасность. Я и сейчас уверен в том, что, не следи я за каждым своим шагом и не взвешивай каждое слово, долго мне на этом свете не продержаться.

В апреле сего года я узнал о существовании редчайшей античной геммы. Она находилась в Италии — у людей, не ведавших ее истинной цены. По опыту я знал, что именно с невеждами труднее всего иметь дело. Например, мне встречались фермеры, возомнившие, что шиллинг эпохи Георга I стоит полудюжины состояний. Большинство моих неудач в делах связано как раз с людьми такого толка. Я понимал — чтобы завладеть упомянутой геммой, потребуется применить тончайший тактический ход. Вероятно, я мог бы заполучить ее, предложив близкую к истинной стоимости цену, но едва ли нужно объяснять, что такой способ не является самым выгодным. Да и, по правде говоря, я сомневался в том, что он мог привести меня к нужному результату, ибо алчность подобных особ не знает пределов и низкое хитроумие, заменяющее им интеллект, мгновенно подсказывает, что с человека, который предлагает такие огромные деньги за никчемную вещь, можно содрать по крайней мере в два раза дороже. Или в сто.

Конечно, когда речь идет о рядовом экспонате — каком-нибудь старинном кувшине, резном ларе или медном светильнике, — волноваться не стоит. В таких случаях жадный дуралей остается ни с чем, а умудренный опытом коллекционер, посмеиваясь, уходит прочь, зная, что всегда может купить такую вещицу в другом месте. Но этой геммой я желал завладеть всю сознательную жизнь, а поскольку моя профессиональная честь не позволяла мне платить за нее больше сотой части реальной цены, то мне не оставалось ничего иного, как пустить в ход все мои, так сказать, профессиональные ухищрения и как следует напрячь мозги. Горько вспоминать об этом, но в конце концов я пришел к заключению, что в одиночку мне не справиться, а потому решил довериться помощнику, молодому человеку по имени Уильям Роббинс, не лишенному некоторых способностей в этой области и к тому же немного разумевшему по итальянски. Идея моя заключалась в том, что Роббинс, выдавая себя за неумелого торговца драгоценными камнями, появится в городе и постарается найти гемму, за которой мы охотились. Затем в игру должен был вступить я…

Однако не стану утомлять вас, дважды пересказывая одно и то же. Как и было задумано, Роббинс отправился в Италию с набором нешлифованных камней, колец и прочих побрякушек, которые я для этой цели заблаговременно закупил в Бирмингеме. Спустя неделю, изображая из себя праздного путешественника, я последовал за ним и двумя неделями позже прибыл в намеченный пункт. Я остановился в самой приличной гостинице города и первым делом осведомился у хозяина, много ли в городе иностранцев. Хозяин ответил, что мало.

Правда, он слыхал, что какой-то англичанин остановился в маленькой таверне. Этот, по его выражению, "коробейник" занимается тем, что продает по дешевке всякие красивые побрякушки, а взамен скупает разнообразный старый хлам.

Дней пять-шесть я болтался по городу, получая от жизни все удовольствия, какие она только могла мне предоставить в этой захолустной дыре. Частью моего плана было внушить местным жителям мысль, что у меня карманы трещат по швам от денег, — уж я-то знал, что экстравагантность подававшихся мне блюд и цена каждой выпитой мною бутылки вина не будут, как говаривал Санчо Панса, схоронены в душе у трактирщика.

К концу недели мне удалось познакомиться с синьором Мелини, владельцем геммы, которую я хотел заполучить. Его готовность оказать мне гостеприимство, наилучшим образом совпадавшая с моей к тому расположенностью, быстро сблизила нас, и вскоре я сделался лучшим другом его семейства. Во время третьего или четвертого визита я сумел навести хозяев на разговор об английском коробейнике, который, как они тут же заметили, разговаривал на отвратительнейшем итальянском языке (как будто итальянский язык бывает каким-то иным!).