Тайна всех тайн

После этого она села на табуретку и положила на колени руки. И Зубцов (он как вошел, так и продолжал стоять возле шкафа для спецовок) увидел, что теперь прекрасная незнакомка в упор глядит на него, и настолько жадно, с такой откровенной радостью, с таким стремлением навеки запечатлеть в своей памяти каждую черту его лица, складку одежды, фигуру, что ему сразу стало ясно: и радость эта, и восторг предназначаются лично ему, Федору Зубцову. Больше никто и ничто во всем свете не существует для этой незнакомки. Ему — вся ее беспредельная приветливость, бесхитростное намерение понять и всем сердцем принять его, Зубцова, таким, какой он есть. И явилась она на скважину лично к нему. Он ей дороже всех.

И ради него, говорил ее взгляд, надела она сверкающий белизной модный костюм, хотя знала, что отправляется в глухую тайгу. Для него так тщательно уложила свои льняные волосы. И тонкие брови вразлет — для него. И блеск больших голубых глаз тоже.

Ничего иного. Зубцов был совершенно уверен, этот взгляд не выражал.

Он подошел к столу и опустился на табурет напротив.

В его жизни подобного случая никогда прежде не было. Ни одна дивчина еще не смотрела на него такими глазами. И он тоже стал смотреть на нее, как ни на кого не смотрел: с восхищением, робостью и ожиданием счастья.

Потом он привстал, распахнул окно и выглянул наружу, чтобы все-таки обнаружить спутников этой незнакомки. Не сбросили же ее с парашютом! И уж конечно, не могла она пройти в своих белых туфельках всю ту пропасть километров по дремучей тайге и непроходимым болотам, которые отделяли скважину даже от самого ближайшего к ней лесного поселка.

Зубцов вспомнил вдруг, что в последний раз так и не сделал на скважине никаких записей, поднял с пола бушлат, вынул из него тетрадку, повесил бушлат в шкаф и, ничего не сказав, вышел из вагончика. Хоть и не отдавая себе в том отчета, он делал все это, чтобы справиться с сумятицей в мыслях.

* * *

Давление по-прежнему было 45 атмосфер, и это, пожалуй, больше, чем солнечный день и безмятежное пение птиц, принесло ему трезвое понимание того, откуда и зачем взялась такая удивительная гостья: это новая форма обслуживания, придуманная промысловым Домом культуры. Артисты внезапно являются на скважину, дают концерт, а сколько народу его смотрят, один человек или сто, им безразлично. Главное, чтобы всех охватить. Впрочем, давать концерт малому числу людей даже легче.

— Культур-рная работа, — проговорил он вслух. — С доставкой на блюдечке.

В вагончик Зубцов вошел уже совершенно успокоившийся, сразу направился к умывальнику, не торопясь и очень старательно, с помощью не только мыла, но и специальной пасты, мгновенно съедавшей самую застарелую грязь, вымыл лицо, руки, шею.

Он отплевывался, сморкался, фыркал — словом, вообще вел себя так, будто в том, что за его спиной сидит гостья столь изысканной внешности, не находит ничего необычного.

Он снова начал игру в бывалого парня, которого никогда и ничем не удивишь.

Вытершись и причесав кудри, он подошел к столу.

Гостья тотчас поднялась с табуретки, еще раз с самой восторженной улыбкой оглянулась вокруг, провела ладонью по краю стола, явным образом удостоверяясь, что все это ей не кажется и стол действительно существует, и сказала:

— Меня зовут Дарима Тон.

Зубцов без малейшего стеснения протянул руку:

— Федор.

Проговорив это, он еще секунду-другую не отпускал ее узкую с тонкими пальцами и теплой шелковистой кожей руку, проницательно, как считал, думая: «Точненько. Все так и есть. Но когда же ты, голуба, заявилась на скважину? В вертолете, кроме нашей бригады, никого не было. Значит, забросили раньше. Отсиживалась в тайге. Милое дело!»

Он представил себе ее сиротливо приютившейся под елью и не без ехидности рассмеялся.

Дарима Тон глазами указала на лежащий на столе радиоприемник:

— Это связь?

Зубцов, не ответив, насмешливо склонил голову набок.

— Радиосвязь? — повторила Дарима Тон, вдруг посерьезнев. — И она сейчас действует?

Ни слова не говоря, Зубцов нажал кнопку включения. Из динамика вырвался шум атмосферных разрядов.

— Черти горох молотят, — снисходительно скривившись, бросил он. — Ни одной станции.

Она просительно вскинула руки:

— Пожалуйста, не расстраивайтесь. Так сейчас и должно быть в радиусе пятидесяти километров. Побочный эффект. И это, к сожалению, конечно, здесь многим мешает.

— Кому-у? Да тут ближе чем на семьдесят километров ни единой души, вот так-то. — Зубцов отступил от стола и с легким поклоном помахал воображаемой широкополой шляпой. — А что до моего расстройства, уважаемая товарищ гостья, то уж такое обстоятельство как-нибудь, прошу вас, переживите.

Дарима Тон слушала эти слова и следила за его движениями с самым напряженным вниманием.

Он не стал продолжать.

— Но это — нефтяное месторождение?

Она указала в окно, на арматуру скважины.

— Да.

— Нефть качают по трубам?

— Да, вообще-то.

— Если никакого иного средства связи в вашем распоряжении нет, надо этими трубами воспользоваться.

— Но как же, милый мой мотылек? — Зубцову опять стало весело. — Затрубить в них на всю округу?