— Дык мы же это… — виноватым голосом бормотал Дроут, смотря на Ренки какими-то несчастно-испуганными глазами. — Поначалу-то все нормально шло. По той траншее, что скрытно копали, аккурат к самому рву подобрались. В нас даже никто и не выстрелил ни разу. А как у вас, значит, заваруха началась, мы, как учили, фашины в ров, лестницы к стене, да и наверх. Кредонцы только и успели, что рты разинуть. Они-то все больше в сторону моря глядели. Первая группа залезла прямиком на стену, кусок стены заняли, начали остальных поджидать. Кто по окопу, а кто и по верху пробежал. У кредонцев-то на всей стене ни одной пушки не осталось. Ты бы видел, как мы их лихо своей артиллерией раньше посбивали. Полковник-пушкарь еще все Готора к себе зазывал, обещал ему разом майорский чин. Потому как и позиция оборудована дюже ладно, да и вообще… Жаль, ты не видел… Пальба тогда жуткая шла. Против наших трех пушечек, что генерал выделил, у них десяток стоял. Тока они палят, да ядра все либо в землю, либо куда-то в сторону уходят, об вал ударившись. Влезли мы, значит, на стену без единой потери, только сопляк один из Шестой роты умудрился ногу сломать, с лестницы сверзившись. Ну, залезли и давай так живенько расходиться в стороны. Все как учили: пять человек впереди идут, десяток их сзади пальбой да гранатами прикрывает, ежели вражина где намертво встать попытается. Легко так шли, даром, что ли, точно такую же стенку, тока пониже совсем, возвели в лагере и почитай каждый день тренировались. Все ключевые, как говорит Готор, точки обороны заняли: лестницы, что на стену вели, бастионы, переходы… Ну а потом как раз светать начало, и форт перед нами как на ладошке. Мы вниз гранаты да залп, гранаты да залп… Они с открытого места в казармы отошли да там заперлись. А нас ведь Готор как учил? Двое прикладами да ломиками специальными на окнах ставни выбивают, а еще трое с гранатами рядом стоят. Окно выбили, гранаты бросили. И десяток, что сзади прикрывал, в то окошечко по спинам тройки лезет. В общем, так и получилось, что солнышко еще и до половины из-за горизонта не вылезло, а форт уже в наших руках был, тока успевай пленных вязать. Лишь вот в башне центральной еще отряд кредонцев заперся, по большей части офицеры… Из бойниц палили, от нас отстреливаться пытались. А бойницы те высоко, не то что в казармах. Гранату не забросишь. А дверь, я потом глядел, из вот такенных дубовых досок сколочена. Ее не то что прикладом — и бревном не сразу вышибешь. Ну Готор и говорит: «Тащите порох, бочонок-другой, сейчас мы дверку ентим ключиком открывать будем». Гаарз ему еще говорит: «Давай я! Дело-то знакомое». Ну а Готор, ты ж его знаешь: «Тут не все так просто. Правильно расположить надо да шнуры закрепить». Вот сам и полез, сам установил, сам фитиль вставил, сам поджег… Уже отбегать начал, да тут пуля в ногу. Он упал, а ему еще одну — аккурат в голову. Сюда вот, между виском и глазом вошла да с обратной стороны вышла, почитай, точно там же. Мы с Киншаа к нему, до взрыва от двери оттащить успели, да сразу на носилки, и каторжников-санитаров не дожидаючись — к лекарю. Тот всю солдатню пораненную из палатки долой и его первым делом обихаживать начал. А потом выходит и говорит: «Что мог — сделал, а дальше уж богам молитесь. Спина у Небесного Верблюда крепкая, авось вывезет, скотина!» А офицеров тех в башне наши ребята всех на штыки подняли. Больно уж за Готора обиделись.
Дроут договорил и тяжело вздохнул, понуро опустив голову. И скосил глаза на лежащего на койке вожака. Ренки тоже побаивался прямо смотреть в ту сторону. Всегда такой крепкий и уверенный в себе Готор, сильный, ловкий и умелый, лежал теперь под белой простыней, неестественно вытянувшись в струнку, с мертвенно-бледным лицом, казалось, еще более белым, чем бинты на голове. Трудно было узнать в этом кульке белизны предводителя их шайки, ставшего бандитам за долгие месяцы скитаний и приключений если не отцом, то уж страшим братом точно.