— Нужно будет как-нибудь уладить с документами… Пока она может жить у меня в Деловом дворе.
Вопросительный взгляд Симова.
— То есть не со мной, а рядом… Где-нибудь вблизи. Нельзя компрометировать молодую даму, но нельзя оставить ее навсегда в чулане.
— А опыты?
— Это потом… Прежде всего надо выяснить доходность предприятия.
Шаги нескольких пар ног в коридоре по направлению к дверям Симова.
— Что же сказать им?
— С какой стати они полезут в чулан?
Дверь открывается. Процессию открывает молодой человек в кожаной фуражке и останавливается на пороге, пораженный неописуемым хаосом.
Кац и Прасковья Матросова, в качестве добровольных помощников, объясняют вошедшему положение.
Молодой человек располагается за бюро и вынимает бумаги, затем терпеливо ждет, пока Симов, морщась, с явным недружелюбием отвечает на вопросы.
— Никого, кроме меня и гражданина Соединенных Штатов мистера Тиля, не было.
— Никакого мальчишки не видал.
— Гражданку Матросову знаю. Беспокойная жилица.
— Это я беспокойная? Сам с утра до ночи сверлит и сверлит. Фабрика.
Молодой человек записывает слова Симова, рассеянно обводит глазами аккумуляторы, провода, изоляторы и весь нагроможденный Симовым лабиринт.
— Дверь на черный ход есть?
— Как же-с… У них вроде коридорчика — чуланчик, отдельный ход.
— Желательно осмотреть.
Симов вздрагивает от неожиданности.
— Не могу… Не позволю…
Молодой человек проявляет некоторый интерес к доктору Симову и зловеще щелкает замком портфеля.
— То есть как?.. Как видно, гражданину Симову неизвестно…
— Не могу… Есть особые причины.
— Довольно странно с вашей стороны… Вы понимаете, что говорите? Прошу не препятствовать осмотру отдельного хода…
— Дверь закрыта на засов…
— А вот мы проверим.
И все двигаются к полуоткрытой двери чулана. Кац показывает дорогу. Тиль и Симов не двигаются с места и растерянно смотрят друг на друга. Несколько секунд молчания. Тяжелое дыхание и шепот Тиля.
— Явный скандал. Этим я вам обязан.
Молодой человек первым выходит из чулана.
— Довольно странно…
Симов не поднимает головы. Тиль ждет окончания фразы.
— Довольно странно, почему вы препятствовали осмотру. Действительно, дверь закрыта. Не мешало бы и окошко. Петли плохи.
Молодой человек собирает бумаги в портфель и уходит, сопровождаемый Матросовой и Кацем, обуреваемыми детективным восторгом.
Долгое молчание.
Тиль срывается с места, спотыкаясь о провода, стукаясь о механизмы, и бежит к двери чулана. Следом за ним тяжелой походкой Симов.
Полумрак. Паутина и сырость. Раскрытые сундуки, на полу — рухлядь.
Аминтайос
ТАК НАЗЫВАЕМОЕ СУАРЕ
Б. председатель жилищного товарищества Борис Елисеевич Черепков. Помощник присяжного поверенного. Б. член профсоюза совработников. Юрисконсульт акционерного общества «Липа». Совладелец комиссионной конторы «Молния» на Мясницкой. Совладелец вышеупомянутого кафе «Сильва».
Хризантема Марковна Черепкова. Бывшая сотрудница второй студии Московского Художественного театра. Ин-теллигенгнейшая дама в переулке. Живой вес четыре пуда двадцать два фунта. При хорошем росте едва заметная полнота. Квартира из трех комнат. Прописаны двое родственников. Живет, кроме Черепковых, Жак Леонардович Ящен-ко, ученик студни экранного искусства. Бывший прапорщик. Френч длинный, почти до колен, галифе английского сукна, шевровые сапоги и наборный кавказский пояс. Ежедневно брит, усы — два аккуратных крылышка на верхней губе под тонким, мягким, чуть длинным носом. Не реже двух раз в месяц — суаре. Молодежь — американские танцы и спиритизм. Солидные люди — макао и железка. Иногда присутствуют поэты, которых водит признанный критик Ермолай Самосадкин. В час ночи — ужин с нас-тоенной на лимонной корке, помещичьей крепости и температуры водкой, пивом «Моссельпром», холодной закуской от Елисеева (Эмиро) и солениями от Головкина. Вина господвалов Азербайджана. Старомосковское гостепримст-во и хлебосольство, слегка видоизмененное тем, что гости с каждого снятого банка опускают в кружку десять процентов «для прислуги». Впрочем, прислуга — бедная родственница — числится уплотняющей гостиную, спит на сундуке в коридоре и не имеет особо сытого вида от щедрот гостей. Обыкновенно собираются к одиннадцати часам в кабинете красного дерева Бориса Елисеевича Черепкова. На стенах — гравюры: Москва пятидесятых годов, тонкие рамочки. На тумбах — канделябры, хрусталь. Мебель старинная, реставрированная до тонкости. Арматура — фонарики под фойе Художественного театра. Далее гостиная — золоченая, стеганая голубым штофом — и рояль Бехштейн, поставлен на хранение сбежавшим за границу патроном Черепкова. Картина «Триумф Дианы» во всю стену взята у мадам Мертваго в обеспечение пая по кафе «Сильва». Знатоки утверждают — чистая валюта. В особенности в Лондоне. Имеется и шкафик-«горка» — полусервизы Гарднера и тет-а-тет Севр.