Тайна сейфа

— Самое главное ты узнал из моего письма. Это тридцать лет моей жизни. Мои пациенты — переутомившиеся адвокаты, желчные чиновники, истерические дамы и запойные купеческие сынки — привыкли видеть во мне модного врача, приятного собеседника, профессионально бодрого крепыша, который говорит этаким приятным ровным баском, щупая пульс, пробуя коленные рефлексы: «Ну те-ка, что у вас, батенька?..» Или: «Эх, милая дамочка, нервы у вас того…». Если бы они знали, что милый доктор, вместо полагающихся ему трудов по невропатологии, занимается разнообразными и сложнейшими опытами, не имеющими ничего общего с медициной, полагаю, что столь радовавшему тебя благополучию доктора Симова пришел бы конец. И потому тридцать лет, никому не открывая своих мыслей, никого не посвящая в свои опыты, я преодолевал законы времени и пространства. К концу первого десятилетия, после того, как я получил из-за границы сконструированные по моим чертежам части машины, — я достиг значительных успехов. В 1901-м году я, доктор Симов, в этом доме, в этой комнате, впервые в мире… Ты меня слушаешь?..

Рот мистера Тиля изогнулся утвердительно скобкой вниз.

— Впервые в мире точным научным опытом при посредстве лучей, которые я назвал лучами Симова, я преодолел время и пространство и имел дело здесь, в моей лаборатории, с индивидуумом, восстановленным из тьмы веков.

Скобки поползли вверх и этим выразили сомнение. Остальные части лица не принимали участия в эмоциях Натаниэля Тиля.

Тонкий палец Симова с изъеденным кислотами ногтем очертил полукруг и повис над механизмом, напоминающим динамо-машину, наполовину скрытую под металлическим футляром.

Кроме рта и челюстей, плечи Тиля вышли из состояния покоя.

— Я привык иметь дело с цифрами и фактами… Что ты мне предлагаешь?

— Факты…

Палец Симова настойчиво указывает на мраморную доску и рубильник.

— Двадцать лет назад один человек, присутствие которого мне понадобилось для моих первых опытов, обманул меня. После него ни один человек не проникал сюда. Ты — первый…

Рука Симова на рукоятке.

— Опыты 1901 года, невольным свидетелем которых стал невежда, были только детской игрой. Теперь я применяю последние достижения техники в конструировании моих машин, и девятьсот первый год — ничто в сравнении с тем, чего я достиг теперь. Сегодня ты увидишь завершенный опыт… Сегодня впервые я дам испытуемому индивидууму свободу движения в пространстве. Из комнаты-изолятора, Зарядив приемник, я введу ее в нашу земную атмосферу. Возьми…

Натаниэль Тиль видит в левой руке Симова тонкий, как бы сделанный из платины кружок-браслет. Очевидно, впервые за много лег испытывая неловкость в присутствии явного маньяка, он с трудом выталкивает слово за словом из-за золотых зубов верхней челюсти.

— Что нужно с этим делать?

Он держит кружок между большим и указательным пальцами и слышит голос Симова:

— Это — приемник. Я заряжаю его.

Симов включает мотор. Треск электрических искр. Глухим сквозняком гудит машина. Во внезапном мраке — раскаленным зигзагом тускло светится электрическая лампа в потолке.

ВАСЯ ЧЕТВЕРТАК

Шестая серия «Бесстрашного ковбоя» кончилась. Перед плакатом, изображающим человека, висящего на канате дирижабля, в то время как внизу два тигра подскакивают на высоту Эльбруса, Вася Четвертак выдержал короткую схватку с «Владыкой мира». Были старые счеты насчет не-поделенной добычи в деле с продавщицей яблок. После шестой серии у Васи был редкий прилив энергии и жажда деятельности. За исключением знаменитой подножки, «Владыка мира» не имел большого перевеса сил. Но разве у «Бесстрашного» нет прославленного удара головой в живот?

Чистая романтика и низкий быт. Двое в коротких меховых куртках и с портфелями ухватили «Владыку мира» и Васю за шивороты. Два одновременных, довольно метких пинка в мягкие части. Исчезая, «Владыка мира» не оставил надежды на месть. Предполагалось после катка небольшое дело с пятиклассниками из второй ступени на Мерзляковском, но до четверга два дня, а «Бесстрашный ковбой» требует крови.

Вася Четвертак ринулся в переулки Уайтчепеля. Открыто пересечь Арбатскую площадь он не рискнул. Ищейки Скотланд-Ярда не дремлют. Поэтому оп шел переулками, разумеется, не по тротуару, а по мостовой, опасаясь предательского удара сбоку. На шестнадцатом году жизни, имея позади бурное и славное прошлое папиросника, возвращаться домой на ночлег в Сумбекову башню Рязанского вокзала без одного приключения!

«Бесстрашный ковбой» весь превратился в слух. Хрустел снег, в переулке тишина, и где-то на Поварской лаяли жаждущие крови звери. Черный зев открытой двери зловеще зиял перед ним. Одиннадцать часов. Ночь. Тишина. И вдруг в настороженном ухе зазвенел пронзительный женский визг.