Тайна прикосновения

Гуровский оставил свой кабинет и сам побежал по этажам, чтобы определиться с местом. Койка нашлась в отдельной маленькой палате, на третьем этаже, рядом с окном, выходившим во двор. Из окна нещадно дуло, хотя оно и было заклеено, и Гуровский дал команду заложить его матрасом.

В этот же день Паша познакомилась с профессором Шульцем — лечащим врачом мужа. Паша не представляла себе профессора без бороды, и в этом Арнольд Францевич — то ли еврей, то ли немец, а может, и то и другое вместе — её не разочаровал: седая бородка с усами, белоснежный халат с такой же шапочкой, тонкая оправа пенсне — в общем, видом «нашего» врача она осталась довольна. Теперь, когда её Ваня был в надёжных руках, — она отправилась на Арбат, к Анастасии. На базар они пошли с ней вместе: нужно было купить Ване что-нибудь тёплое, чтобы грело грудь и спину, а также баранины и молока.

На толкучке Паша увидела заячью безрукавку, подержала в руках — лёгкая, тёплая и недорого — как раз то, что надо.

Утром Паша была уже в больнице. Безрукавка пришлась впору, на неё можно было надевать сверху длинный больничный халат из байки.

— Ваня, а вот это ты должен пить утром и вечером, перед сном! — она достала из сумки металлический немецкий термос, который Володька привёз в подарок. — Здесь кипячёное молоко с топлёным бараньим жиром.

— Фу, какая гадость! — сморщился Иван. — А нельзя ли по отдельности?

— Нельзя! Я ещё добавила туда мёда, буду приносить каждый день.

Паша пробыла в Москве неделю. Каждый день она приезжала в больницу утром и вечером. Ивану кололи стрептомицин каждые четыре часа. Окно утеплили, матрас сняли, и он целыми днями читал: в больнице оказалась хорошая библиотека. На его тумбочке лежали томик Пушкина, «Анна Каренина».

Утром двенадцатого января Паша сообщила Ване, что взяла билет на поезд и вечером уезжает. Они уже обговорили её отъезд: шутка ли, она не была дома три месяца! Но Ваня погрустнел.

Когда в последний раз Паша звонила Ане, та сообщила, что Боря предлагает ей поехать с ним вместе в Воронеж, как он выразился, «помочь моим родителям», на что она ответила: «Как же мы оставим Саньку? Одной Феклуше не справиться с ним!»

— Может, вызовем Борьку на помощь? Очень хотел приехать! — пошутила Паша. — Вот в Воронеже сниму гипс — и домой! Может, ребята болеют, да разве Аня скажет? Сам подумай!

— Поезжай, родная, поезжай! Ты и так сделала невозможное. Здесь я точно не пропаду. А вот как моё хозяйство? Обязательно напиши обо всех делах. Я верю Зотову, он справится, но мало ли что.

— Настя будет приходить к тебе каждый день, но только вечером. Будет приносить термос с молоком и жиром, продукты. Я оставила ей денег на всё это и за её хлопоты.

— Да продуктов пусть не приносит. Вчера приезжали из министерства, привезли ветчину, колбасу, фрукты, сливочное масло. Сказали, будут привозить каждую неделю. Возьми с собой в поезд да Настёне передай. Мне всё равно этого не съесть, пропадёт!

— Может, кого подкормишь, кому не привозят? Пошли, посмотрим, чем тебя потчует твоё родное министерство.

* * *

В феврале Паша получила письмо от Вани. В нём была поздравительная открытка, он поздравлял Саньку, которому исполнилось два годика, писал, что у него всё нормально, просил забрать его.

Паша пошла в правление, выписала и оплатила полтыщи яиц, кур, гусей. Ванина премия постепенно таяла, но на поездку должно было хватить с небольшим остатком.

В московской клинике к ней уже привыкли, но без костылей сразу не признали. Медсестра предупредила её: «Вас просил зайти к нему профессор Щульц, до встречи с мужем».

Профессор принял радушно, усадил её.

— Как Вы сами-то? Смотрю, уже бегаете?

— Да не обо мне речь, Арнольд Францевич! Скажите всё, как на духу!

— Не волнуйтесь! Такие лекарства и такая забота кого хочешь поднимут. Мы прокололи ему полный курс — пятьдесят граммов. Одна каверна зарубцевалась, вторая — деформировалась. Но вызвал он Вас рано. Хоть он и рвётся в бой, месяц как минимум ему надо пронаблюдаться у меня, то есть у того врача, который лечил изначально и знает его картину болезни. Надо исключить возможные рецидивы.

— Профессор, родненький! Спасибо Вам за всё! Он останется, даже не пикнет! А приехала я не напрасно, всё равно хотела его увидеть, да и гостинцев Вам из совхоза привезла, сейчас притащу.

— Ни в коем случае! У нас это не принято! Что бы Вы ни принесли, Вам всё непременно вернут! Кормите своего мужа, своих родных и близких!

Паша заплакала, подошла к профессору, схватила его руку, стала целовать.

— Что вы. что вы, милая. не надо! Идите быстренько к мужу!

Иван был рад несказанно: он обнял Пашу и долго не отпускал её. А она удивлялась его свежему виду, округлившемуся лицу, прежней улыбке.

Профессор, под свою ответственность, разрешил принести в комнату вторую кровать на несколько дней. Паша была на седьмом месяце, и Иван был к ней очень внимательным. И если считать эти дни для них медовыми, то их можно было назвать так по взаимному духу двух близких людей, празднующих победу над тёмной птицей «рок»: радость этой победы они переживали вместе…