Тайна племени Голубых гор

А женщины танцевали. Огонь очага отбрасывал красноватые блики на высокие стройные фигуры, завернутые в белые короткие туники. Закрученные локоны распущенных волос, разлетаясь в стороны, отбрасывали причудливые пляшущие тени. Вначале танцы женщин не отличались от мужских. В них была та же воинственная резкость движений и отрывистый ритм песен. Но постепенно в танцах появилось что-то необычное. То, чего я никогда раньше не видела у тода. Движения стали более изящными и мягкими. Женщины грациозно сгибались в талии, воздевали раскачивающиеся руки к небу, их ноги медленно и плавно скользили по земляному полу хижины. Странная мелодия древней песни, как дыхание, поднималась к закопченным прутьям потолка и исчезала вместе с дымом.

Песня пришла из далекого прошлого. Когда-то она свободно звучала на лесных полянах под открытым небом, ее звуки рождались в голубоватом сиянии лунных ночей. Жрицы тода в белых туниках плыли, воздевая руки в таинственном ритуальном танце. Теперь мужчины-жрецы наложили на него запрет, а отцы тода не разрешают матерям танцевать и петь. Но в эту ночь неумирающие традиции прародительниц вновь ожили в этой хижине, освещенной огнем пылающего дерева. Поэтому так свободны и вдохновенны были движения женщин, так весело звенели браслеты на вздымающихся руках и смело блестели их глаза. Это были моменты вдохновенного забвения. Опьяненные аракой и древним танцем, они, казалось, не помнили, что их ожидает на рассвете. Они забыли о табу, наложенном на них отцами. Церемония состоится без них. Ребенку дадут имя только отцы.

Огонь очага то поднимался, то сникал, как будто он плясал под эту песню.

Перед рассветом все печальнее становились глаза танцующих. Вновь взмыла бесконечная песня, но в ней чувствовалось сжимавшее душу отчаяние. Напряженные руки бесшумно поднимались над поникшими головами. В какой-то момент казалось, что это были жесты протеста, но потом руки, сломленные в неравной борьбе, бессильно падали вдоль тел. Временами песня походила на стон, а движения тел напоминали агонию. Руки беспорядочно хватали воздух, тела танцоров, еще недавно такие гордые и стройные, поникли, в глазах потухли живые и страстные огоньки, ноги двигались автоматически, утратив свою первоначальную легкость.

Пламя в очаге сникло, серая пепельная пленка подернула остатки сгоревших дров, и только изредка золотые звездочки искр пробегали в пепле и тотчас гасли.

Наступал рассвет.

Я вышла из хижины. Было еще темно, но над горами уже алела полоска зари. В зарослях шумел предрассветный ветер. Мужчины, завернутые в путукхули, как тени скользнули к храму. Вход в храм светился красноватыми отблесками. Там горел очаг. За оградой храма четверо тода добывали огонь. Палочки отсырели, и их подсушивали на очаге в храме. Удуюсин, дед малыша, вошел за ограду храма и напряженно смотрел, как вращали палочки. Пока не зажжен священный огонь, старший в семье не может назвать имя ребенка. Становится все светлее, и уже отчетливо видны вершины гор. Наконец огонь появился, и жрец унес его в храм. Неожиданно джунгли наполняются птичьим гомоном. Сейчас взойдет солнце. Алая полоска зари растет и заполняет собой полнеба. Удуюсин кладет ребенка на пороге храма, затем берет его снова, сдергивает покрывало с его лица и поворачивает малыша к востоку. Первый тонкий золотистый луч солнца пляшет по стенам храма и ударяет в лицо ребенка. Тот смеется и прикрывает глаза рукой.

— Потажь! — кричит Удуюсин.

— Потажь! — хором отзываются остальные.

— Стань хорошим человеком! — говорит жрец.

— Стань хорошим человеком! — повторяют все.

— Пусть будешь ты богатым, — продолжает жрец. — Пусть будешь ты молиться в этом храме. Пусть ты сделаешь добро людям.

…добро людям, — многоголосо отзывается в горах.

Удуюсин несет малыша к загону со священными буйволицами. Там он опускается на колени и прижимается лбом к земле. Два жреца открывают загон, и буйволицы поднимаются вверх, к своим пастбищам. Потажь провожает их глазами…

соль для буйволов

Всем известно, что скоту надо давать соль. Буйволы не являются исключением из этого правила. Но ни лошадь, ни корова не получают ее с такой торжественностью, с какой получают соль буйволы в племени тода. Церемония давания соли буйволам совершается два раза в год: зимой и весной. Зимой она называется «понюп», что значит «соль на морозе», весной— «коруп» («соль по новой траве»).

Январским утром, как только с травы сошел растопленный лучами солнца иней, в Кандельманде стали готовиться к церемонии. Женщины сидели на пригорке за мандом, они не принимали участия в торжестве. Зато мальчишки, одетые, как взрослые, в путукхули, возбужденно носились, стараясь чем-нибудь помочь старшим. Сегодня они были равноправными участниками церемонии.