В голове моей чуть шумит от выпитого вина и поцелуя. Музыка расслабляет, вызывает на откровенность. Хочется окончательно размагнититься и раскрыться, высказаться о наболевшем.
И вспоминается далёкий старинный город. Тенистый парк. И девчонка на скамейке. Красивая хабаровчанка, русоволосая, с глазами, наполненными тревогой.
«Ты не забудешь меня, Владик?»
«Что ты, Катюша! Что ты…»
«Тебе там встретятся другие девчата».
«Я даже не взгляну на них».
«Два года — это так долго!»
«Я буду писать тебе каждый день!»
И писал. Все два года армейской службы. И ни на одну из девчонок не глядел. А Катюша не дождалась, вышла замуж за другого парня.
Нет! Об этом не стоит говорить никому. Это моё, пусть оно во мне и останется. Я прожил в том городе почти тридцать лет. И никогда бы не покинул его…
— Ну что ты молчишь? — спрашивает Лена.
А я не знаю, что и сказать.
— Тогда потанцуем? — терпеливо предлагает она, видимо, догадываясь о моём состоянии.
И мы медленно плывём в полумраке. Рука Елены легко лежит на моём плече, глаза не отрываясь смотрят в мои глаза.
— Ты всё ещё любишь её, — тихо то ли спрашивает, то ли утверждает она.
И опять не нахожу, что ответить. Врать нельзя и правду сказать сегодня язык не поворачивается.
— Знаешь, давай не будем говорить обо мне. Всё-таки героиня вечера — ты! Расскажи о себе.
Елена натянуто смеётся.
— Ох, Демичевский! Он, оказывается, ещё и плут.
Она ненадолго умолкает, потом с расстановкой начинает рассказывать.
— Мы ведь тоже не местные. Переехали из Тулы. Папа был лётчиком. Его перевели сюда по службе. Ну и мы за ним… А через неделю, при испытании нового самолёта, он погиб. Мама в один день поседела… Мне шёл тогда всего второй годик… А теперь уже — двадцать пять! Окончила школу, институт… Вот, собственно, и всё.
— Извини за нескромность, — говорю. — А почему ты не замужем?
Лена опять смеётся.
— Потому что таких плутов, как ты, не встречала!
Она останавливается.
— Но если серьёзно — были предложения. Да душа ни к кому не лежала. Почему-то все лишь о себе и думают, о своём «я». А мне, дорогой, не рабыней, а царицей быть хочется.
— Клеопатрой, что ли?
— Нет! Такой, как Суламифь. В любви своей царицей. Понимаешь?
Бестолково киваю, и мы возвращаемся за столик. Елена спрашивает:
— Хочешь кофе?
— Хочу.
Лена уходит на кухню, и вскоре по всей комнате разносится горьковатый аромат.
— Почему ты вчера так поздно вернулся? — спрашивает она. — Что-нибудь случилось? Говорят, машину угнали. К нам в школу приходили сегодня работники ГАИ. И участковый по квартирам прошёлся.
Я улыбаюсь. Так-так… Скоро весь город будет знать, что разыскивается такси жёлтого цвета, номер «37–38»… Это хорошо. Уж кто-нибудь да расскажет нам о нём.
— Да, — говорю. — Ищем пропавшее такси.
И, не вдаваясь в подробности, коротко рассказываю о вчерашнем ЧП.
— Ужас какой, — передёргивает плечами Елена. — Ну у вас и работка!
— У тебя она разве легче?
— Сравнил тоже! Как ни тяжело с моими шумными ребятами, но они — дети. Я вижу, как они взрослеют, становятся умнее и добрее.
— А если не все такими замечательными людьми вырастают? Как тот брюнет, например, что стрелял в магазине. Кто-то должен и с ними разбираться. К тому же я закончил юридический. Так что не будем больше об этом. Хорошо?
— Хорошо, — соглашается Елена. — Расскажи мне что-нибудь весёленькое. Уж сегодня ты обязан развлекать меня.
Начинаю вспоминать. Но в голову лезут одни лишь криминальные истории. Лена смеётся.
— Ладно, не мучься.
И берёт мои руки в свои ладони.
— Какие у тебя красивые, тонкие пальцы…
Я весь напрягаюсь, чувствуя нежность её рук.
— Что ж в них хорошего…
— Не скажи… Глаза или лицо могут обмануть человека. А вот руки… В них, по-моему, вся его душа… У тебя пальцы музыканта. Но ты ни на чём не играешь!
— Играю, — возражаю с улыбкой. — На гитаре играю. Да всё никак не могу купить — в магазинах они нарасхват.
— У тебя очень красивые пальцы, — задумчиво продолжает Елена. И неожиданно приникает к ним губами.
У меня перехватывает дыхание. Это уже не тот мимолётный поцелуй, которым она наградила меня всего несколько минут назад… Руки мои сами тянутся к этой волнующей, удивительной девушке. И я почти не слышу страстный, срывающийся её шёпот:
— Подари мне их, подари!..
Боже мой, как стучит в висках… С трудом отрываюсь от её губ и поднимаюсь, чтобы не видеть откровенных глаз Елены.
— Потанцуем, Лена… Давай потанцуем…
4
Утром Елена готовит для меня кофе.
— Спасибо за вчерашний вечер, — говорит она тихо.
Кусок бутерброда застревает в моём горле. Хорош вечер! При первой возможности удрал как мальчишка. А она ещё благодарит!
Лена словно подслушала мои мысли.
— Не переживай так, Демичевский. Я сама вела себя глупо… А пальцы свои мне всё-таки срисуй. Срисуй, Демичевский.
— Будет сделано, — шутливо обещаю я, лишь бы что-то ответить. — Потом можешь поместить рисунок в рамку, раз они так тебе понравились.
Пью кофе и никак не могу разобраться в себе: стыжусь, что не ответил на вчерашний порыв Лены, или сожалею об этом?
— Я провожу тебя, — говорит Лена. И я замечаю, что одета она по-дорожному.
— Куда-то собираешься ехать?
— Да… Ненадолго.