Если бы он мог, если бы он хотел меня спасти, то уже бы спас. Уже приехал бы и был здесь, рядом.
Но его нет рядом, и никого нет.
А Джонатану звонить неприлично. Полвторого.
Но он ведь даже не знает, что Кати убили! Что Кати убили вместо меня.
«Неприлично! – сказала я себе, набирая номер Джонатана. – Так не принято!»
А убивать – принято?!
А умирать от страха, одной, в пустой квартире – принято?!
Голос его был заспанный. Но ожил мгновенно, как только Джонатан понял, что это я. И этот заспанный голос был сейчас самым родным, самым желанным на свете.
– Джонатан, миленький, приезжай ко мне! Я боюсь… У меня очень плохие новости, ужасные просто… Мне так нужно с тобой поговорить, приезжай!
Записав мой адрес, Джонатан высчитал необходимое время и пообещал быть у меня через тридцать-сорок минут.
Какая глупость, все эти мои страхи, все эти напряженные церемонии, которыми я обставила наши с ним отношения! Он любит меня, несомненно любит, и мне нужно только дать ему понять, что я готова принять его любовь, что я готова на нее ответить!
«Готова ответить»… Интересное выражение. А нельзя ли проще: что я люблю его? Нет, почему-то нельзя. Это не одно и то же. «Готова ответить на любовь» – это куда осторожнее, сдержаннее, это позволяет еще раз себя спросить, еще подождать, чтобы последняя настороженность развеялась.
А вот откуда эта настороженность? Я уже давно выкинула из головы мысль, что Джонатан мог подложить мне отравленный шоколад. Мне нечего бояться с ним. Кроме самой себя…
С Игорем было все по-другому. В него я влюбилось почти сразу, не задаваясь лишними вопросами, не мучаясь самоанализом. Игорь, при всей своей ненавязчивости, повел себя с самого начала так, будто иначе и быть не может, будто мне было просто суждено его встретить, полюбить, жить с ним. Он незаметно решил это за меня, и мне ничего не оставалось (и не хотелось, и даже не думалось), как исполнить написанную для меня роль в написанном им сценарии.
Джонатан же ждал
А свобода – тяжелое бремя. Выбор – тяжелый труд. Решение – это ответственность за свои действия, за их результаты, которую никто с тобой не разделит: сама решила – сама пожинай плоды. Хорошие плоды – тем лучше. Плохие – что ж, сама выбрала. И свалить не на кого.
И Джонатан взвалил на меня эту ношу. И терпеливо ждет, пока я с нею справлюсь. Таково его воспитание и представление о свободе личности. Он эту личность по-настоящему уважает и считает себя не в праве влиять на ее решения. И теоретически я его взгляды разделяю.
Но только теоретически. А практически – я трушу. Я не привыкла быть столь независимой. Я только сейчас начинаю понимать, что в моей короткой жизни я была всегда ведома: школой, советской системой, мамой, Игорем…
И теперь я трушу сказать самой себе: да, я влюблена в Джонатана. Да, он без конца лезет в мою голову, а я его оттуда выпихиваю своими страхами, мыслями о верности Игорю, подозрениями в гомосексуальности – короче, всеми способами выпихиваю. И причем столь успешно, что я даже не в состоянии понять, до какой степени я влюблена…
Но сейчас я была меньше всего расположена разбираться в своих чувствах. Пережив страшный шок от смерти Кати, я чувствовала себя выжатой до предела. Мысль о том, что Джонатан едет ко мне, хоть немного меня успокоила.
Напряженные нервы расслабились.
Я задремала.
Меня разбудил скрип – то ли двери, то ли паркетных половиц. Джонатан приехал! Я подумала сквозь дрему: не буду вылезать из постели – пусть он подойдет и сядет возле меня, пусть наклонится и поцелует, хотя бы в нос, как в прошлый раз…
Но в ту же секунду меня пронзила мысль: как же он мог войти в квартиру?! Дверь ведь
Я села рывком, напрягая слух. Ничего не слышно. Ни шороха, ни скрипа. Мне, должно быть, приснилось…
Еще подождала, послушала. Тишина. Только гулкий стук сердца в моих ушах. Еще немного такой жизни, и я начну принимать валокордин, как мама.
Я все же выбралась из кровати и осторожно выглянула из своей комнаты. Окна без занавесок пропускали достаточно света от фонарей на улице, и можно было вполне убедиться, что в гостиной никого нет.
Прокралась в прихожую. Пусто.
Подошла к двери. Закрыта.
Потрогала замки.
Но я прекрасно помню, что запирала их!!!
Меня обуял такой ужас, что парализовало даже дыхание. Несколько секунд я неподвижно стояла у двери, боясь обернуться. Мысли метались какими-то обрывками, ничего не соображалось, кроме одного: он здесь!!! Убийца – в моей квартире!!!
Бежать. На лестничную площадку, звонить в соседские двери, кричать, звать на помощь!
Ничего, что я босиком, ничего, что я в ночной рубашке – лучше быть живой босиком, чем мертвой в белых тапочках!