Тайна моего отражения

Теперь же перед мной была серая и безрадостная, как этот день, пустота. Никто меня не ждал, никто меня не звал – ни люди, ни дела. Даже в Сорбонне были каникулы… Никто не навязывал мне свою волю. Те, кто имел на это право, – Игорь и мама, – были далеко и не могли позвонить и сказать: «Будь к пяти готова, мы выходим» или «Приезжай сегодня ко мне, я соскучилась…» А близко был Джонатан, но он ничего не посмел бы мне навязать: он для этого слишком корректен. И он стоял рядом со мной, подняв воротник, и ждал, пока я выкурю свою сигарету и изъявлю какое-нибудь намерение, которое он будет готов поддержать и помочь мне в осуществлении.

– Я к Шерил поеду, – сообщила я, придавив окурок каблуком: в тот период все урны в Париже были запечатаны, потому что террористы испытывали неодолимую тягу подкладывать в них бомбы.

– Поедем вместе? – ненавязчиво предложил он.

– Если хочешь.

Я очень ценю тактичность! В наших разговорах с Игорем мы частенько критиковали нашу русскую бесцеремонность, но сейчас мне ее не хватало. Мне как раз сейчас было бы кстати: сгреб бы Джонатан меня в охапку и увез куда-нибудь. Все равно куда, в ресторан, к себе, в кино, на худой конец, но лишь бы проявил волю, решимость развеять мою хандру, решительность в своих чувствах ко мне! Но куда там, помилуйте, как можно, с его западно-аристократическим воспитанием, черт подери!

В палате Шерил оказался Ги. Я ему обрадовалась, как родному.

– Куда ты пропал? – завопила я, повиснув у него на шее.

– В отпуск ездил, в горы.

Действительно, его лицо было отмечено ярким и непрочным загаром зимнего горного солнца. Румянец во всю щеку свидетельствовал о том, что каникулы пошли ему на пользу. Новая прическа – он заплел свои длинные черные кудри в кучу мелких косичек – придавала ему вид рок-звезды. Видимо, беда, приключившаяся с Шерил, не подпортила ему здоровья. Впрочем, кто сказал, что между ними существовали какие бы то ни было отношения? Начались ли они в ту ночь, которую он провел у Шерил? И вообще, начинаются ли отношения от одной ночи, проведенной вместе? Философский вопрос. И еще один философский вопрос: какое мое дело? Но сейчас Ги был как нельзя кстати – я явно нуждалась в смене лиц и обстановки.

– Вот, пришел навестить вас, а тебя, оказывается, уже выписали. Поздравляю! Ты прекрасно выглядишь. – Ги взял меня за плечи и развернул к окну, к свету. – И стрижка тебе идет. Ты сделалась еще красивее, чем была!

Джонатан нахмурился.

– Надеюсь, что Шерил тоже так похорошеет, когда выздоровеет? – смеялся Ги.

Какая прелесть, не правда ли? Он просто-напросто не сомневается, что все обойдется и все будет прекрасно, и даже еще лучше, чем было, – и чего же, спрашивается, сидеть у постели неподвижной Шерил и страдать, когда все столь замечательно?

– Спроси у нее, что она об этом думает, – кивнула я на Шерил и только сейчас обратила внимание, что ее голова теперь тоже разбинтована и лицо ее, как недавно мое собственное, улеплено пластырями.

– Мы с ней уже поболтали, – беспечно ответил Ги. – Я ей про горы рассказал. Там так классно было! Отличная компания подобралась! Знаете, как мы Рождество отмечали? Ночью с факелами на лыжах катались – с ума сойти можно!

– Ты только сегодня вернулся? – поинтересовался Джонатан.

– Ага. Я на видео наше факельное катание снял, хотите покажу?

– Хочу, – сказала я.

Мне было совершенно безразлично, как Ги отмечал Рождество, но мне следовало занять свои мозги чем-то более продуктивным, чем перебирание мешка с неразгаданными тайнами.

– Поехали ко мне!

– Ги, мы пришли, чтобы побыть с Шерил, – сухо сообщил Джонатан.

– Ну, я вас подожду. Пойду в курилку. Ты не хочешь со мной, Оля?

– Нет, я с Шерил побуду.

– Джонатан, ты пойдешь?

Вот компанейская душа, сигарету не может выкурить в одиночестве!

– Я не курю.

– Да оставь ты девочек наедине немножко, дай им поболтать про свое, про девичье!

Помявшись, Джонатан вышел вслед за Ги.

Удивительно, но Ги был прав: мне действительно хотелось остаться с Шерил наедине. Как только они вышли, я наклонилась к ней близко-близко и сказала:

– Шерил, моя Шерил, теперь я точно знаю – мы с тобой сестры.

Шерил не шелохнулась, даже веки не дрогнули.

– Ты родилась в Москве… Помнишь, тебе Кати говорила, что ты никогда не станешь настоящей американкой? Теперь я знаю почему. Ты русская, Шерил, слышишь? Ты родилась в Москве, и мы с тобой сестры, сестры-близнецы! И это точно!

Глазные яблоки заходили под прозрачно-голубыми веками.

– Да-да, сестричка, это так! – заверила я на случай, если беспокойство век выражало сомнение.

…Шерил открыла глаза.

В этих глазах не было взгляда. Это были просто глаза, невидящие, сосредоточенные на каких-то неведомых и невидимых мною образах, существовавших в другом мире, в том мире, в котором пребывала сама Шерил. Но она открыла глаза!

– Доктор! – заорала я. – Доктор!