Тайна моего отражения

– О да! Я ведь не туrист, котоrый пrиехал на week-end осмотrеть Кrемль. Я – я на rодину пrиехал. И хочу здесь пrобыть достаточно долго, чтобы ощутить свой коrни…

Ну как? Он еще не плачет от умиления?

– Может, даже останусь тут жить… Если понrавится.

– Конечно, понравится! Особенно если знающий человек покажет вам самое лучшее, что есть в нашем городе! Тогда вы просто не сможете устоять!

На мое счастье, вошла секретарша с папками в руках.

– Посмотрим, посмотрим… – пропел главврач, раскрывая скоросшиватели, пахнущие пылью. – Так-так-так… И пожалуйста, вот она, ваша Куркина! Она работала главной акушеркой. Записывайте адресочек… Это в Бибиреве… Может, переехала, но у нас новых сведений нет. Так как насчет ужина?

– Гляньте в окно, – сказала я ему. – Видите высокого кrасивого мужчину, котоrый пrогуливается у входа? Это мой муж. Спасибо вам за содействие.

И раньше, чем он оторвал взгляд от окна, я исчезла за дверью его кабинета.

Снова такси, разбитые московские дороги, разлетающийся из-под колес грязный снег, перемешанный с солью и песком, серо-желтые сугробы вдоль обочин, облезлые блочные дома типовой застройки… Живешь здесь и всего этого не замечаешь, а съездишь вот так за границу, вернешься – и обидно за отечество. Особенно когда рядом с вами иностранец, мнение которого для вас не безразлично.

Я глянула на Джонатана. Он сидел с закрытыми глазами, откинув голову назад. Состояние московских дорог и домов его явно не интересовало.

Выражение его лица мне показалось странным.

– Джонатан, – дотронулась я до его руки, – с тобой все в порядке?

Не открывая глаз, он поймал мою руку, заграбастал ее в свою ладонь. Прошло еще, наверное, минут пять, когда он наконец посмотрел на меня, и я снова подивилась необычайной красоте этих прозрачных, резко обведенных черными ресницами глаз.

– Мне хорошо, когда ты рядом, – проговорил он и снова закрыл глаза.

Мы притормозили у длинной, как колбаса, пятиэтажки. Попросив таксиста нас подождать, мы вошли в убогий обшарпанный подъезд, воняющий мочой. Я снова покосилась на Джонатана. Он либо не обратил внимания – хотя это было затруднительно, учитывая запах! – либо не подал виду. Наверное, это и называется корректность…

Искомая дверь обнаружилась сразу же, на первом этаже. Дверь нам открыла молодая миловидная женщина в переднике. Вслед за ней по тесному коридорчику полз на четвереньках годовалый малыш, глядя любопытными глазенками на нас.

– Добрый день. Елена Петровна Куркина здесь живет?

– Елена Петровна?.. А вы кто?

– Я… О, это целая история! – Я решила не менять версию, которую уже использовала в роддоме. – Я ее крестница.

– Кто?!

– Крестница. Когда я родилась в роддоме, где Елена Петровна работала, она помогла моей маме меня окрестить.

– Никогда не слышала подобных историй!

Молодая женщина осмотрела нас подозрительно. На Джонатане ее взгляд задержался, и на несколько мгновений в нем вспыхнул чисто женский интерес. Она непроизвольно поправила волосы и сразу же, как бы спохватившись, отвела глаза.

– Простите, а вы ее дочь? – решила я перехватить инициативу.

– Невестка…

– Может, она вам просто не рассказывала? В те времена все это тщательно скрывалось, а теперь она могла просто и забыть эту историю… Но я, когда узнала, что у меня есть крестная, я сразу захотела с ней встретиться…

Женщина покачала головой.

– Надо же! – пробормотала она и наклонилась, чтобы удержать малыша, который собрался выползти на лестничную площадку. – Иди, иди в комнату, Игорек, здесь холодно!

«Игорек». Я тоже так звала Игоря. Так нежно: «Игорек». И мой Игорек помог убийце меня найти…

– Так что, – очнулась я, – мы можем с ней поговорить?

– Елена Петровна умерла.

Я отчего-то так удивилась, будто акушерка Куркина обязана быть бессмертной. Я предполагала, что она могла выйти на пенсию, могла переехать, но не умереть.

На мое растерянное лицо смотрели двое: глаза Джонатана пытались уловить и понять содержание нашего разговора – было условлено, что он не открывает свой английский рот, а я перевожу ему все потом; в глазах женщины мелькнуло сочувствие.

– Пройдете, может? А то холод в квартиру идет.

– Спасибо.

Мы вошли. Квартира пахла молоком и детскими пеленками.

– У меня тут беспорядок, не обращайте внимания, – извинилась хозяйка.

Кажется, пригласив нас из вежливости в дом, она теперь не знала, что с нами делать, и жалела о своем опрометчивом жесте. Это был самый подходящий момент для вопросов, на которые женщина должна охотно откликнуться, чтобы избежать неловкого молчания. Я бросилась в атаку:

– Давно ли Елена Петровна умерла?

– 29 сентября.

– Что же с ней приключилось?

– Попала под машину. Это так ужасно было… Одно хорошо, что она сразу умерла, не мучилась…

Я посмотрела на Джонатана, словно он мог мне подсказать следующий вопрос, вернее, наиболее тактичную форму вопроса. Но он, бедолага, не мог мне посоветовать – он ничего не понимал и только серьезно смотрел на меня своими глубокими прозрачными глазами в сумрачных камышах ресниц, догадываясь, что что-то не так.