Тайна «Хорнсрифа»

— Да, дорогой доктор, откровенно говоря, наше дело дрянь. Извините, что я так выражаюсь, но иначе я не могу сказать. Чего я только не предпринимал, чтобы ускользнуть от англичан. Несколько раз заставлял перекрашивать посудину, часто менял курс… — Бокал, налитый до краев, дрожал в его руке. Шюттенстрем сделал жест рукой, приглашая доктора последовать его примеру, и залпом выпил виски. Затем он налил себе еще. — Я надеюсь, что мои высказывания останутся в секрете. Полагаю, что могу доверять вам. Я плаваю уже сорок лет. Юность моя прошла безрадостно, да и в дальнейшем не всегда все было гладко. Думаю, что могу причислить себя к морякам, которые, кроме вина и женщин, познали и еще кое-что. И вот, когда я теперь еще раз мысленно окинул взглядом прошедшую жизнь, твердо могу сказать одно: хотя людей и страны разделяют друг от друга языки и границы, все же у всех людей на земле много общего. Любовь, наслаждение жизнью, труд, страх перед смертью, голод и состояние сытости — все это одинаково присуще всем. И вдруг объявляется кто-то и заявляет: ты должен воевать! Один человек должен убивать другого из-за того, что тому почему-то нельзя больше продавать руду, нефть или хлопок, хотя этого добра хватило бы на всех живущих на нашей планете. Может быть, вам покажется смешным все, что я говорю. Но я не могу выразить свои мысли иначе и… Я не политик, а всего лишь моряк. Моим девизом всегда было: выполняй свой долг там, куда тебя поставили! Но, возможно, этого недостаточно, а? — Шюттенстрем беспомощно поднял руку и снова медленно опустил ее на стол.

Доктор Бек взглянул на него.

— Я понимаю вас, — сказал он. — Я уже давно задаю себе такой вопрос. Да, я тоже спрашивал: почему? — его голос стал резким, высоким. — Да, всем своим разумом, всем существом я пытался понять, что же происходит сейчас на свете. Вы понимаете меня? И я должен вам сказать, — его голос окреп, стал более спокойным, — я пришел к твердому убеждению: правда на стороне тех, кого у нас сейчас называют врагами отечества. Но ведь одного понимания этого факта недостаточно. Если его соединить еще с мужеством! Только в таком случае люди смогут изменить свою судьбу… А пока, — он скрестил руки на груди, — пока мы обанкротились. Да, да, самым постыднейшим образом обанкротились, допустив эту войну.

На несколько секунд воцарилась тишина.

— Но не все обанкротились, дорогой доктор, — возразил Шюттенстрем. — Не все! Есть еще такие, у которых было, да и сейчас есть, мужество. Вы ведь знаете, каково сейчас Шмальфельду. Нетрудно догадаться, что ему предстоит. Это один из тех немногих, кто не утратил мужества. Он не только не позволит согнуть себя в бараний рог„но и останется настоящим человеком. Шмальфельд ни за что не откажется от своей невесты, маленькой еврейки из Сингапура.

Доктор Бек вздрогнул:

— А нельзя ли?..

— Да, доктор, можно! Должно! Необходимо! Я знаю, что вы хотите сказать. Я, возможно… нет, даже определенно обанкротился со своей целью в жизни. Но сейчас, в этой истории со Шмальфельдом, я уж ни за что не покривлю душой.

Мимо иллюминатора промелькнула фигура Фишеля, и через минуту старший помощник вошел в каюту.

— Ваши приказания выполнены, все в порядке! — доложил он.

— Благодарю, Фишель. — Потом, обратившись к геологу, Шюттенстрем сказал:

— Извините, доктор, но вы должны оставить нас одних.

Доктор Бек вышел.

Командир не знал, с чего начать разговор. Поэтому он взял сначала бутылку с виски и налил себе и Фишелю.

— Благодарю, господин капитан-лейтенант, — попытался отказаться старший помощник.

— Ну, Фишель, не валяйте дурака! Вы ведь уже пропустили немного еще до того, как появился этот призрак. В нашем положении мы можем позволить себе немножко для утешения. — Шюттенстрем принужденно засмеялся.

Фишель выпил, сделав недовольную мину.

— Вам хорошо смеяться, господин Шюттенстрем. Ну да ладно, может, ничего страшного и не случится и все обойдется благополучно. Возможно даже, что мы вскоре встретимся с нашими лодками и под их охраной дойдем до места. Вот только когда я подумаю о Бордо… — В складках его рта еще резче обозначились морщинки. — Торжественной встречи не будет… Повесят мне на шею, как раз на том месте, где у других болтается «рыцарский крест», узкий галстук. Им ведь нужно иметь виновника гибели «Нанкина».

Командир, ничего не ответив, молча рассматривал своего старшего помощника.

— В конце концов, что значит «виновник»? Сначала надо все расследовать, а потом доказать, чем я нарушил свой долг, господа судьи! Но меня не так-то легко взять. Партия скажет свое слово!

Последнюю фразу Фишель пролаял, сопровождая каждое слово стуком костяшек пальцев по столу.

Разыгрывая из себя простачка, Шюттенстрем наивно спросил:

— При чем здесь партия? Какое отношение она имеет к взлетевшей на воздух посудине?

— Очень прямое. Или вы полагаете, что я, старый член национал-социалистской партии, ничему не научился?