Тайна исповеди

Чувство, что я живу взрослой жизнью, что я работаю, делаю что-то полезное, не зря ем свой хлеб – я тогда испытывал. Вот появилось оно, не знаю когда и как – и овладело мной. Не дурака я валял и не в бирюльки играл, шалишь – я трудился!

А еще и вот с какой стороны я приобщался к взрослой жизни: я выпивал! Да, дед иногда наливал мне в маленькую водочную рюмку – самодельного вина из своего винограда, виноградную косточку в теплую землю зарою и лозу поцелую – в таком духе. Вино было – память о нем осталась в моей тайной коллекции вкусов – сладкое, точней, сладковатое, ну теперь-то понятно, что сухого не надо ожидать на не очень теплом нашем почти Юге (в какой-то момент ту территорию стали называть Юго-Востоком). И еще то винцо отдавало, я могу это сказать теперь, имея за плечами expirience самогонщика, – брагой, бражкой. Оно, это вино, было густое, красное, с уклоном в кармин. Я выпил его много, много за тот совпадающий у меня с дедом отрезок жизни, за наши общие годы, – огромное количество, начиная с тех дней, когда я уже начал ходить и говорить и сидеть за общим столом и пить со взрослыми – до конца нашего с ним совместного путешествия, до той станции, на которой он сошел с поезда, а я поехал дальше без него. Тот счастливый отрезок тянулся 30 лет. Потом я случайно додумался до того, что то вино было имитацией старинного кагора из детства моего деда: ну, непременно же его брали в храм и водили к причастию, вот же он, этот кагор! Кагор, кагор… Ни в чем таком церковном мой дед замечен (мной, по крайней мере) не был, и моя мысль о кагоре – это, конечно, слабая улика. Но в шкафу, внизу причем, за темно-коричневой, с краснотой, дверью, лежала тяжелая старая Книга, я иногда листал ее и пытался читать, однако застревал на строках, в которых один мужик родил другого, а тот – третьего и так далее, это казалось мне мутным и неубедительным, и чужие, каких в жизни не бывает и быть не может, имена персонажей не притягивали к себе, нет, не притягивали. Скорей даже наоборот.

Был у меня и еще один дед, младший, про него в подробностях позже, а пока я вспомню про то, как он водил меня в пивную, во всё том же нежном моем возрасте. «Бабушка, дай руп, внучок пива просит!» – восклицал он как бы в шутку, в добрую шутку, – и в ответ получал рубль вместе с упреками в том, что вот алкоголик он, что, может, и было правдой, кстати. «Та када ж ты напьёсся, гад твою мать!» Мы шли по тротуару в пивную, дед держал меня за руку, есть фотки ч/б, где я в рябом драповом пальтеце и в лыжной тонкой шапке, как у Бэтмэна, с как бы залысинами по бокам и неким трикотажным острием, идущим к переносице, как на старом средневековом шлеме, а дед с пиджаке с набивными плечами, в широченных штанах и при простецкой пролетарской/блатной кепке, такой шестиклинке с пуговкой на макушке.

Мы заходим в пивную, которая есть не что иное, как сарайчик с низким потолком, и там под тусклыми лампами толпятся мужики. Это стояк, дед берет пару пивных бокалов с роскошным жидким янтарем внутри (с тех пор я сразу впадаю в волнение не то что при виде, а даже при мысли о кружке, наполненной пивом) и тарелку с мелкими сушками, в которые намертво инкрустированы кристаллы соли. Эти сушки были персонально мои, они предназначались мне, только мне одному, и я с восторгом грыз их, стоя под высоким столиком, облокотившись на его нижнюю полку и держа одной рукой эту вот тарелку с изысканной закуской. Это мне напоминало про этажи сарая, в котором я разравнивал гвозди. Иерархия везде! Дед окликал меня сверху и подавал, спускал на мою нижнюю палубу пивную кружку…

Мое участие в пивном ритуале было полноценным: мне позволялось и даже предлагалось сёрбнуть, схлебнуть твердую густую белую пену – и после не выплюнуть, тьфу, но вдумчиво, сосредоточенно и с благодарностью проглотить ее. Этот вкус залег где-то в мысленном сейфе самого драгоценного, что я пробовал в жизни, и вот эта восхитительная картинка: солнечная светлая жидкость с мелкими легкими быстрыми пузырьками, которые поднимаются на поверхность, и белая снежная невесомая пена, она слегка горчит, это вам не лимонад для малышни! – и толстое граненое стекло с отпечатками чужих жирных пальцев – наверно, так надо в мужской жизни! Это всё хранится и не забывается, и тут волшебный фокус еще и в том, что теперь в любой момент можно вскочить и добежать до ближайшей пивной и повторить этот ритуал, стать участником могучей мистерии. «Я поведу тебя в музей! – сказала мне сестра» – но дед был изысканней, чем та придуманная девчонка из бестолкового стишка: он вел меня в пивную как в храм.

Итак, работа и вино (считая, грубо, по этой статье и водку, и пиво) – всё это очень взрослое. И – не ныть, когда ударил молотком по своему пальцу. А женщины? Без них ты или дитя, пацаненок с грязным пузом, ну или, на другом конце спектра, беспомощный, бесполезный старикашка. Три источника и три составные части, как грится. Пить, курить и говорить я начал одновременно – ну, приблизительно в таком духе.

Глава 3. Первая любовь