Тайна дразнит разум

— Запомните, голубушка, если дожди перейдут в снежную зиму, а весна дружно нагрянет — не избежать наводнения.

— И что тогда? — спросила она, думая о своем.

— Русса превратится в три холма. В старину, заметьте, Ильмень омывал старорусскую землю. Ваш сад растет на дне бывшего огромного озера…

Славный Николай Николаевич: он старался отвлечь ее от печальных мыслей. Но вот Калугин взял толстый портфель и скрылся за выходной дверью. Тамара вымыла посуду, вернулась во флигель, взглянула на пачку книг в бурых переплетах и опять за свое…

«Иван внес свою долю в общий подарок. Он не мог не знать о дне рождения…»

Осторожно звякнул звонок в прихожей. «Регент», — подумала она и не ошиблась. Сосед оставил мокрый зонтик в прихожей, а букет свежей герани внес в комнату:

— От меня и супруги…

— Преступники вы оба! Загубили домашние цветы! — заворчала она, принимая букет. — Великое спасибо, Абрам Карлович… Как ваше горло? В такую погоду…

Стройный регент, в черном костюме, с черной эспаньолкой на бледном подбородке, попятился к мокрому зонтику:

— Ничего… Благодарю… Ваш совет помог… Теперь только с утра легкий хрип…

Щелкнула дворовая калитка. Тамара увидела за окном грузную фигуру церковного старосты в клеенчатой накидке с капюшоном…

— Нет, нет, подождите! — задержала она регента. — Я не хочу оставаться наедине со своим благодетелем…

Молнией промелькнул в памяти голодный, тифозный год. В монастырской церкви — два гроба. Тома сразу осталась без отца и матери. Все похоронные расходы взял на себя Солеваров и сироту не забыл: пристроил в церковный хор…

Дверь открыл регент. Савелий Иннокентиевич скинул мокрую накидку, перекрестился и поцеловал певицу в лоб.

— Прими от старика… — протянул он крошечный молитвенник в золотой коробке. — Не забывай создателя — молись, грешница…

Староста бородой кивнул на регента:

— Его бог простит: занемог горлом. А ты, душа моя, погляжу, цветешь, силы набираешь. И голос окреп, на сцене поешь…

— Концерт в пользу голодающих.

— Благотворительно! — он взял ее за руку. — А верующие разве не твои братья, сестры? Разве они не жаждут послушать твой голос серебряный? Почему же их отвергла? Почему перестала петь на клиросе?

Продолжая стоять у окна, певица освободила руку.

— Савелий Иннокентиевич, у меня теперь опера, концерты, ликбез, сентябрята — совершенно нет времени!

— Нет времени?! — нахохлился старик. — А петь под гармошку в соседнем доме находишь время?!

Краска покрыла щеки Ланской. На помощь пришел регент:

— Не осуждай, старина, рядом живут ее лучшие друзья…

— Коммунары-безбожники?!

— Я тоже безбожник! Тебе известно. Однако ты умолял меня не оставлять хор. — Регент закашлялся и заранее угадал мысль старосты: — Не бог — доктор спасет меня!

— Так знай, нехристь, твоя чахотка — божья кара! — Он направил трость на Тамару: — И тебя, отступница, накажет господь!

Застегивая накидку, старик ехидно спросил:

— Это верно, что в коммуне жены-то общие?

— Нет, Савелий Иннокентиевич, в коммуне общие только идеи да стол, — строго ответил Вейц, подавая старосте трость.

В прихожей Солеваров потеснил входящего профессора Оношко и, не закрывая дверей, потопал на крыльцо.

Она не сразу вникла в профессорскую речь. И пакет не раскрыла. И поблагодарила не подавая руки. В ее ушах все еще звучала угроза старика. А что, если господь уже наказал и Ваня разлюбил ее?

Оношко задержался в Руссе, ждал санного пути в деревню. Он пожаловался на дождливую погоду:

— Представляю, что за дорожка на вашей земельке. — Аким Афанасьевич потряс пухлыми руками. — Шагнешь и завязнешь. Да, коллега, — обратился он к Вейду, — я видел список вашей коллекции. Можно снять копию…

— И вас удовлетворят одни названия экспонатов?

— Я боюсь, что вы передумаете и коллекция попадет в руки Калугина. Он мечтает о краеведческом музее.

— Хорошая мечта.

— А если вам вместо денег дадут бумажку с такими словами, как «национализация» или «конфискация», тогда как?

— Не волнуйтесь, профессор, у меня имеется охранная бумага с печатью исполкома.

Хозяйка поймала томный взгляд толстяка и снова с горечью подумала, что день ее рождения проходит без любимого.

— Скажите, пожалуйста, а верхом на лошади не опасно… — Она не договорила: Иван просил ее никому не сообщать о сегодняшней поездке за город.

Оношко принял ее беспокойство на свой счет, просиял:

— Ах, душечка, я никогда не сидел в седле! — Он засмеялся: — Упаду в самую грязь и не вылезу! Бедняжка Нинок! Как она там живет? Дома чуть ноги промочит — уже насморк! Коллега, а ваше здоровье?

И, не дожидаясь ответа, возмущенно вскинул руки:

— Где же глаза Фемиды?! Ерш Анархист, подонок человеческого рода, на свободе! Его же расстрелять мало — повесить надо!

— Очень опасный?

— Сейчас не очень: он почти без рук…

— Пощадите меня! — взмолилась хозяйка. — В день рождения хочется тепла и радости. Лучше отведайте горячего пирога с капустой…

Она прислушалась. В прихожей шум. Кто-то спешит. Что случилось?

В столовую влетел Алеша Смыслов. Он, не здороваясь, окинул взглядом мужчин:

— Где Солеваров?

— Ушел, — ответила Тамара, меняясь в лице. — Зачем он тебе?