— Никола-на-Липне! Эпоха Александра Невского! — гордо произнес капитан. Он, в зеленой куртке и зеленой шапочке с длинным козырьком, вышел на сушу и выбрал место для костра: — Разгрузить лодку! Принести сушняк! А я к сторожу…
Вечерняя зорька в разгаре. Не умолкают пернатые. Матросы и собаки бросились в кусты. Я вынес на берег свое ружье и корзинку с уткой. Подсадная высунулась из гляделки и кичливо закрякала: значит, сейчас где-то рядом просвистит дичь. И верно, со стороны Ильменя тянулась стайка кряковых. Опережая выстрелом лёт уток, я дал дуплетом. Подстреленные кряквы кувырнулись через головы, упав в воду замертво. Азарт — не зло! Ребята побежали радостные, возбужденные. Следом за сеттером в речку смело кинулась дворняжка. Закон осенней охоты не охраняет самок: Минус в зубах принес утку, а Мунька — селезня. Мальчики обезумели. Еще дымится двустволка, еще не остыла сталь, а Филе не терпится подержать централку. Циркач размахивал добычей:
— Утиная похлебка! Даешь похлебку! — Он явно проголодался.
Тем временем запад распалился костром. На сопке яркими факелами вспыхнули стекла храма. За ракитой глухомань ярмарочно бубнит. Вечерний воздух, напоенный цветами и озерной свежестью, опьянил меня. Ожидая шефа, я задумался…
Отправляясь на озеро, учитель дал мне задачку: «Чтобы утке долететь до юга, надо накопить жира с индюшку. Такое, разумеется, невозможно! За счет чего же долетают утки?»
Я расправил утиные крылья и смело предположил, что задачку решу с помощью калугинского квадрата превращений с двумя плюсами и двумя минусами. Крыло птицы образует под собой завихрение — два его потока «пустые», минусовые, а два плюсовые, с коэффициентом полезного действия. Они-то и держат утку в полете. Но что скажет учитель?
А тот, стоя на холме, призывно махал шапкой. Мы помчались к нему в сопровождении собачьего эскорта. Беззубый старичок, с белыми бровями, шаркая подшитыми валенками, показал нам храм, убранство, древние фрески, оживленные последними всполохами неба. Ни архитектура, ни настенная живопись не тронули ребят. Им приглянулась поздняя пристройка — малая колокольня. За ней открывался чудесный вид на бунтарское озеро Садко Богатого.
Возле костра за ужином Калугин рассказал о редких находках в соседнем городище, где встарь находилась резиденция князей. Там Волхов буквально вымывает из берега бусинки, кольца, иконки, но чаще вислые печати.
Вдруг Сережа вскочил, глянул на луну и кинулся в сторону колокольни. Вернулся он скоро и с подарком. Отбивая ручонкой ритм, поэт распевно продекламировал:
— Прекрасно, друг мой! — отозвался историк, но и Филю не обидел: — А ты, голубчик, отлично смастерил шалашку.
Меня кольнула ревность: то водил доктора философии, теперь около ребят, а со мной почти не занимается.
Сбор хвороста, беготня, осмотр старины и медовый воздух сделали свое — Филя и Сережа заснули как убитые. Калугин, обойдя шалашку, убедился, что затычка из сена не пропустит ни одного комара, и подсел к яркому костру, где я кормил собак.
— Поэт мечтает стать еще и дрессировщиком, — сказал краевед и прислушался к утиному урочищу. — У нас отличный питомник розыскных собак. Дрессировщик Хорев, уверен, не откажется от способного ученика.
— А с Филей как?
— Принят в кооперативную фотографию, — он оглянулся на шалаш, — а жить будет в Доме юношества. Я уже договорился с Беркетовым. Он открывает новую мастерскую — переплетную…
Историк швырнул дымящуюся головешку в середину костра:
— Дружок, можно стать стратегом без самосовершенствования?
— Нет. Суворов сначала научился командовать собой, а потом уж солдатами России.
— Верно! Ленин еще гимназистом составил план действий…
— Личный?
— Разумеется, личный, но ради общего дела. Вот ты мечтаешь пером служить народу, но план самообразования должен быть сугубо личным. Не так ли?
Я вспомнил своих преподавателей педтехникума:
— Один внушает мне: «Твое призвание — точные науки», другой: «Отдайся спорту», третий: «Плюнь на все — развивай волю!», четвертый: «Тебя спасет техника», пятый: «Будь педагогом!».
— Словом, — подхватил учитель, зарумянившийся от пламени костра, — все повторяют ошибки авторов, которые свои «системы», «методы» навязывают другим, свою «науку жизни» выдают за универсальную. А не учитывают того, что одному полезно общаться с людьми, другому с машинами, а третьему с книгами или животными. Истинный учитель, руководя двадцатью учениками, перевоплощается в двадцать разных личностей. Исходит не из того, что надо, а из того, что может, на что способен ученик. Друг мой, путь к общей стратегии идет через личную…
— Ой! — воскликнул я, словно обжегся. — Впервые слышу «Личная стратегия».
— Придет время, батенька, в школах будут преподавать как ведущий предмет —
— А математика, физика, русский?
— Это лишь
— Цель с первого класса?