Тайна девятки усачей

Утром Санька чувствовал себя лучше, но температура держалась еще несколько дней. Ему не разрешали вставать с кровати. Он не очень скучал, потому что усачи навещали его по очереди.

Заходил Мишук, приносил Санькину порцию: огурец или квашеную капусту — в зависимости от того, чем Иван Прокофьевич угощал в тот день хозяев штаба. Объевшись медом, Санька с жадностью набрасывался на кислое. Но не только этим объяснялся его аппетит. Внимание ребят трогало его. Огурцы и капуста казались удивительно вкусными.

О делах с Мишуком почти не разговаривали. Лишь однажды Санька спросил:

— Больше ничего не нашли?

Мишук только по тону догадался, о чем идет речь.

— Нет. Роем... Глина одна!

— А у моста?

— Не были.

— Пойдете?

— Пойдем!

— Подождали б меня... — сказал Санька и заглянул Мишуку в глаза. — Я же быстренько поправлюсь! Раз-два — и готово! А?

— Да ты не бойся! — улыбнулся звеньевой. — Без тебя не пойдем! Некогда! Мы же за девятерых работаем. Еле-еле успеваем!

Санька натянул одеяло до подбородка и задумчиво уставился в потолок. Они помолчали. Потом Санька сказал:

— Я отработаю... Поправлюсь — и так вкалывать буду! Больше почему-то он не мог произнести ни слова. Горло сделалось узеньким-узеньким, и Санька, усиленно заморгав ресницами, отвернулся к стенке.

— Спи... Поправляйся! — услышал он голос Мишука.— К мосту без тебя не пойдем, ребята так постановили!

Когда Мишук ушел, Санька сел на кровати, вытер пододеяльником мокрые глаза и сердито прошептал:

— С этой ангиной! Ослаб совсем, как девчонка!..

Приходил и Вовка. Разговор с ним всегда получался непринужденный. Болтали обо всем, но чаще — о рыбной ловле.

— А верно, — спросил как-то Санька, — что ты и в огородах ловить умеешь?

Вовка покраснел.

— Было, — смущенно сказал он. — А думаешь — почему? Не от жадности! Просто интересно! Ночью ползешь по крапиве — и хоть бы что! И боли не чувствуешь, точно она и не жжется! Лазейку в заборе отыщешь...

Вовка замолчал и посмотрел на Саньку.

— Договоривай, не бойся! — покровительственно произнес тот.

Почувствовав в Саньке единомышленника, Вовка разоткровенничался.

— Я везде был! — хвастливо зашептал он. — Только к учительнице в огород не лазал! Давай вдвоем? Как поправишься. ..

— А что у нее растет? — спросил Санька.

— Не знаю! — ответил Вовка. — А какая разница? У нее волкодавище вокруг дома ходит! Проползем, чтоб он и не учуял, — в-во здорово будет!

— Она из вашей школы?

— Ну да!

— К своим залезать неудобно.

— Какая она своя! — возразил Вовка. — Из нее двойки — как из сеялки — так и сыплются! Мы ее пифагоровой штаниной зовем — она с усами!! Маленькие такие, седые на верхней губе... А волкодава я знаю: два раза кости ему носил — приучаю! Поправишься, махнем, а?.. С нашими не договоришься — боятся...

Саньку подкупил презрительный Вовкин шепоток, которым он произнес это словечко — «боятся».

— Меня волкодавом не испугаешь! — сказал Санька.— Выздоровлю — посмотрим!

— Только не проговорись! — предупредил Вовка. Санька фыркнул и снисходительно улыбнулся.

Встречи с Семой Лапочкиным отличались от всех других.

С ним хорошо было молчать. Он садился на табурет возле кровати, опускал свои широкие ладони на колени и минуты через две спрашивал:

— Ну, как?

— Лучше! — отвечал Санька. — Скоро встану!

— Встанешь, — соглашался Сема и умолкал надолго.

Молчание — тоже искусство. Сема владел им в совершенстве. Помолчав минут пять, Сема заявлял баском:

— Поправишься.

Теперь соглашался Санька.

— Ну, я пошел, — после очередной паузы произносил Сема и протягивал руку.

Санька со страхом подавал свою, но Сема без боли, мягко пожимал ему пальцы.

— Приходи еще! — просил Санька, Сема молча кивал и уходил.

Только раз он произнес довольно длинную фразу:

— Если кто пристанет, скажи мне.

Санька был польщен, но так и не понял, почему Сема заговорил об этом. Вероятно, это было наивысшим проявлением симпатии.

Самым интересным собеседником оказался Гриша. Санька знал немало всяких любопытных историй и происшествий, но перед неистощимым Гришиным запасом разных былей и небылиц он пасовал. На чем бы ни останавливались любопытные глаза Лещука, он тотчас припоминал что-нибудь, имеющее прямое отношение к этому предмету.

Как-то Санька повернулся неудачно в кровати и локтем столкнул с табуретки кружку с отваром шалфея.

Гриша поднял ее и тут же удивил Саньку рассказами о саркоцефалусе — лечебном дереве Либерии, о японском цветке, который распускает бутоны накануне землетрясения и предупреждает жителей о надвигающейся беде, о местном «корне смерти» — цикуте, очень ядовитом болотном растении.

— А что такое гажа, знаешь? — спросил Санька.

— Нет, — признался Гриша.

— Узнай! — попросил Санька. Гриша обещал узнать.

В другой раз — это было уже в последний день болезни — они сидели вечером на крыльце. Санька все еще не терял надежды хоть в чем-нибудь взять верх и решил сделать это с помощью астрономии. Момент подвернулся подходящий: оба смотрели в небо, потому что за минуту до этого говорили о космонавтах.

— Ты можешь найти Большую Медведицу? — задал Санька коварный вопрос.