Он ещё весной смотрел в городе этот фильм. И хотя другие ребята слышали о картине впервые, они поддержали Саньку.
— Старьё у вас идёт! — насмешливо сказал Вовка и тут же соврал: — Мы скоро свой клуб построим!
— Первоэкранный! — подхватил Гриша. — Будете к нам в гости приходить! Мы — не вы: пустим!
— А что мы? — спросил парень. — Мы — пожалуйста! У нас всегда места свободные есть! Хотите в четверг займём на вас в пятом ряду?
— Спасибо! — сухо сказал Мишук, и усачи гордо прошли мимо обреченцев.
— Что с ними произошло? — спросил Вовка, когда деревня осталась позади.
— Узнали, что их к нам в звено вливают, вот и подлизываются! — ответил Мишук.
Но он ошибся. Не только это повлияло на обреченских мальчишек. Они жили ближе к правлению колхоза и раньше других узнавали все новости. До них дошли слухи о том, что вокруг болота работают сапёры и что усачи, как только все мины будут обезврежены, отправятся искать следы Димы-гармониста. Говорили, что спать они будут в палатках с электрическим обогревом, вроде домиков для исследователей Арктики. Обреченским мальчишкам захотелось участвовать в походе, и они всячески старались помириться с усачами.
Получилось так, что только звено Мишука ничего не знало. Тем приятнее был сюрприз, который преподнёс ребятам Иван Прокофьевич.
…Санька хранил теперь свою карту в штабе. Свернутая в рулон, она всегда лежала на столе. Побывав с ребятами в новых местах, Санька выбирал свободную минуту и наносил на карту дополнительные знаки.
Сегодня на бумагу лёг маленький кружок с буквой «К» в центре — где-то здесь будет «карусель». Санька поставил этот знак слева, а справа виднелись давно нарисованные лес, болото, пунктирные линии — тропы, рука и островина с вилкой. Сколько раз разворачивалась карта, столько же раз глаза мальчишек впивались в эти карандашные пометки.
Пока Санька рисовал кружок будущей «карусели», ребята обступили стол и снова разглядывали правый обрез карты с белым пятном болота. А Гриша опять прочитал уже знакомое, но непонятное слово «белоус», перенесённое из тетради Димы на карту. Где-то Гриша встречал это слово, но где?..
В штабе потемнело: кто-то заслонил свет в окне.
— Принимайте стройматериалы! — прозвучал голос Ивана Прокофьевича.
Ребята выскочили в огород. Секретарь колхозной парторганизации снял с плеча четыре доски и пояснил:
— Это для лыж. Попробуйте! Подойдёт древесина — получите на всех…
Выговор
— Смирно, гренадеры! — шутливо скомандовал дед Евсей, когда ребята пришли с досками на пасеку. — Кончилась ваша вольница! Я теперь генерал над вами!
Мальчишки подхватили шутку и закричали:
— Маршал!
— Генералиссимус!
Старик довольно погладил усы.
— Ладно, — сказал он. — Не генерал и не маршал… Я — унтер! Это поважней любого генерала!
Одёрнув гимнастёрку, дед Евсей спросил:
— С Иваном Прокофьичем говорили?
— Говорили! — ответил Мишук.
— Всё узнали?
— Всё!.. Только кто ещё с нами пойдёт — он не сказал. Говорит — не решено окончательно… Ты не слышал, дедушка?
— Кого назначат — тот и пойдёт, — уклончиво сказал старик. — Вот меня назначили — и иду! Потому — приказ!.. А пока будем делать лыжи.
Лыжная «фабрика» открылась под навесом, где старик мастерил новые и чинил старые ульи.
Первую доску пасечник обстругал сам, а ребята стояли вокруг и смотрели.
Старик не пользовался никакими измерительными инструментами. Левый глаз и толстый, как маленькое копытце, ноготь на большом пальце заменяли ему и линейку, и циркуль, и карандаш. Ногтем он делал пометки, проводил прямые и закруглённые линии. Объяснял отрывисто, но понятно:
— Болотная лыжа пошире снежной должна быть… И короче — лишняя длина ни к чему… По мху шибко не разбежишься… Шагать надо, а не ехать… Носок загнуть покруче… С малым носом зацепишь. А как зацепишь — своим носом в болото уткнёшься.
— Чем же его загнёшь, нос-то? — спросил Вовка.
— Это свой нос задирать не следует! А у лыжи загнём! — ответил старик. — На что у меня спина неразгибчива, а и то, как попаришься, — полегчает… Парить лыжи будем… Носок к тому же потоньше делать надо — послушней станет.
— Способ… дедовский! — вырвалось у Саньки.
Он не хотел обидеть старика. Язык сам выболтнул это слово.
Но пасечник не обиделся.
— Дедовский! — согласился он. — Надёжный!..
Иван Прокофьевич приказал сделать тринадцать пар лыж. Усачей было девять. С Катей и дедом Евсеем — одиннадцать. Кто же ещё пойдёт в поход? Мальчишки никак не могли догадаться. Но они не спросили и готовили лыжи на тринадцать человек.
Ребята спешили, берегли каждую минуту. Гриша получил выговор за то, что два раза после обеденного перерыва пришёл на лыжную «фабрику» с опозданием.
— Я в Обречье в библиотеку бегал, — объяснил Гриша.
Усачи признали причину неуважительной.
— Нашёл время книжки почитывать! — сказал Вовка.
Гриша больше не опаздывал, но зато ему пришлось обедать на ходу, всухомятку — по дороге в Обречье, куда он продолжал ежедневно бегать в перерыв. Ребята посмеивались над ним, пока не убедились, что Гриша жертвовал обедом не напрасно.
Однажды он вернулся из Обречья с томом сочинений Пришвина и, подойдя к Вовке, победоносно произнёс: