– А та инструкция, которую ты получила от Бреши из будущего… – заговорил Трэвис и бросил на Пэйдж испытующий взгляд. – Ты никогда не думала, что тебе следовало ее исполнить?
Женщина посмотрела ему в глаза.
– Никогда, – ответила она, и в ее голосе не было ни тени сомнения.
Трэвис понял, что она обиделась. Ее возмутило, что он задал этот вопрос, – сама мысль о том, что Трэвис может так думать, приводила ее в негодование.
– Кое-что мы знаем, – сказала она. – Нам известно, что между нами существовали разногласия – в том будущем, – и они случились из-за недопонимания. Я неправильно интерпретировала то, что ты делал. Я действовала на основании недостаточной информации – судя по всему, кто-то ее специально
– Эта часть мне совсем непонятна, – признался Трэвис. – Если бы речь шла о чем-то важном, ты стала бы первой, с кем я бы поговорил. Возможно, ты была бы
Прежде он скрыл от нее только одну вещь: записку, которую Пэйдж послала себе из будущего. Ее появление застало его врасплох, у него оставались секунды, чтобы принять решение. В тот момент Трэвис попросту запаниковал, но прошло время, и он все рассказал Пэйдж, и теперь между ними не осталось тайн.
– Не могу представить, зачем бы я стал что-то от тебя скрывать, – сказал он.
Однако последнюю мысль Чейз так и не озвучил: «
Они заказали чартерный рейс до Петалумы, штат Калифорния. Через полчаса после взлета Трэвис почувствовал, что начинает засыпать. Он не спал всю ночь – отдых в 1978 году не считался, если речь шла о нуждах тела. Он опустил кресло, и почти сразу ему начал сниться очень странный сон. С ним был Ричард Гарнер, крепко связанный, словно Ганнибал Лектер, но только без маски. Президент Холт стоял рядом с пожилым человеком, похожим на Уилфреда Бримли[24]. Возможно, это и был Уилфред Бримли. Они находились в маленькой комнатке без окон. Она вращалась и покачивалась, живо напомнив Трэвису галлюцинации, которые у него появились, когда в колледже он попробовал ЛСД. Джордж Вашингтон с висящего на стене портрета поджимал губы и щурился, словно знал какой-то важный секрет. Дублер Уилфреда повторял цитату из знаменитого старого фильма, спрашивая у Трэвиса,
– Мы знаем комбинацию, – сказал двойник. – Четыре-восемь-восемь-пять-четыре. Избавь мир от проблем и сообщи нам все немедленно. Что за этим скрывается?
Трэвис почувствовал сильную боль. Она пульсировала в его левом предплечье. А еще он заметил пустой шприц на маленьком подносе у стены и что сам он крепко привязан к тележке. Боль переместилась от предплечья к сердцу и как только до него добралась, расцвела во всем теле. Но самой мучительной она была в голове. Трэвис крепко зажмурил глаза.
– А теперь слушай меня внимательно, – прямо в ухо сказал ему старик, и от его голоса боль усилилась в десятки раз…
Трэвис проснулся. Пэйдж и Бетани смотрели на него. Он стряхнул остатки сна, но до него все еще доносился шум двигателей, которые продолжали ровно гудеть.
На коленях у Бетани лежал планшет.
– Уже почти время, – сказала она.
Бетани повернула компьютер так, чтобы все видели монитор. Сейчас он показывал лишь темно-синий фон. Через несколько секунд Трэвис понял, что это океан, медленно движущийся вдоль экрана.
– Естественно, камеры спутника покрывают большие площади, Рам-Лейк занимает лишь часть, – сказала Бетани. – Однако данная программа позволяет выбрать определенный участок и автоматически увеличивает его на все то время, пока он оказывается в поле зрения спутника. Осталось ждать совсем немного.
Еще пять секунд на экране оставалась только синяя вода. Затем справа появилась береговая линия Северной Калифорнии. Она приближалась со скоростью нескольких пикселей в секунду. Трэвис сообразил, что видит на экране десять или пятнадцать миль. Детали он почти не различал, даже не смог разглядеть дороги. Б
– О погоде можно не беспокоиться, – сказала Бетани. – Спутник способен передавать как видимое, так и тепловое изображение – так что тучи не будут помехой. К тому же я наложила сверху карту дорог, чтобы нам было легче ориентироваться.
Еще некоторое время изображение практически не менялось. Береговая линия продолжала перемещаться вдоль монитора, и теперь на нем помещалось уже две мили побережья.