Предрассветное купание действовало освежающе. Сон после него бывал крепким и безмятежным. Но с того утра, когда Чернов впервые уговорил Светлану пойти купаться, что-то сломалось в сложившемся годами ритме. Теперь, возвращаясь в свою квартиру, он испытывал безотчетную тревогу. Сон приходил не сразу, как это бывало до сих пор. Алексей Поликарпович подолгу ворочался в постели, сердился на солнце, бившее в окно, на мух, залетавших в комнату, приказывал себе спать и оттого не засыпал еще дольше. Квартира казалась ему необычайно просторной, а тишина в ней неприятной. У него было такое ощущение, будто квартиру покинул близкий ему человек, который жил вместе с ним долгие годы.
Вместо того, чтобы задуматься над новым для него непонятным настроением, профессор отмахнулся от назойливых мыслей, приписывая все астероиду.
Вот и сегодня, возвратившись из наблюдательного корпуса, Чернов не лег в кровать. Он сел к столу и принялся за проверку расчетов, сделанных во время наблюдений Светланой. Все было правильно. Алексей Поликарпович задумался.
Астероид 117-03 двигался по прямой линии, без всяких возмущений. Это было бесподобно! Чернов недоумевал, волновался, готов был круглые сутки не отходить от экрана локатора.
Крошечный обломок материи пролетел в непосредственной близости от Венеры, но ее притяжение никак не сказалось на астероиде. Более того, на него не подействовало даже гигантское притяжение дневного светила. Гость из Галактики пересек раскаленную атмосферу Солнца. Когда же эта молекула космической материи вынырнула по другую сторону солнечного диска, спектральный анализ не обнаружил каких-либо изменений в кристаллической структуре астероида.
Поглаживая лоб, профессор прошелся по комнате. Поведение астероида не укладывалось в теорию сил тяготения, над которой трудился Чернов. В его научной работе сразу образовалась брешь, обоснованные, казалось бы, выводы ставились под сомнение.
Природа словно давала ему урок, наказывая за поспешное заключение, демонстрировала пример иного взаимодействия тел, где уже никак не приложить разработанную теорию.
Прохаживаясь по комнате, Чернов поймал себя на том, что пристально изучает свое отражение в трюмо. Оказывается, у него на висках уже сединки. Это в тридцать-то восемь лет!
Почему так рано и почему он заметил это только сегодня?
Где-то глубоко в груди опять зашевелилась безотчетная тревога. Снова это странное ощущение, будто квартира покинута дорогим ему человеком. В воображении мелькнуло лицо ассистентки. Светлана? Но она никогда не переступала порога его квартиры.
Об астероиде как-то не думалось. Алексей Поликарпович бросился на кровать, закинул руки за голову и долго глядел в потолок, вспоминая то странное утро, когда ему пришлось переносить спящую Светлану из кухни в комнату.
Ракетоплан «СССР-118» возвращался после полета на Луну, высадив там вторую экспедицию в составе шести человек. Рассекая плотную облачность своим остроносым веретенообразным телом, он завершал последний виток суживающейся спирали над земным шаром. Высота быстро уменьшалась, на коротких крыльях вспыхивали голубые пульсирующие огоньки тормозных двигателей.
За управлением, в глубоких металлических креслах сидели Иван Нестерович Бурдин — главный конструктор «СССР-118», коренастый бритоголовый мужчина лет сорока с небольшим, и штурман Лобанов, лет на пятнадцать моложе, светлолицый, с твердо очерченным подбородком и серыми приветливыми глазами.
Неподвижные и сосредоточенные, конструктор и штурман не сводили глаз с контрольных приборов. Руки их лежали на шаровых наконечниках коротких рукояток: следовало быть готовыми в любое мгновение включить двигатель и при необходимости снова уйти из сферы притяжения Земли.
Наступала заключительная, самая ответственная часть перелета — посадка на Землю. Притяжение увеличивало скорость. Не будь тормозных двигателей, машина превратилась бы в падающий метеор, трение о воздух раскалило бы ее оболочку, и ракетоплан сгорел бы прежде, чем достиг поверхности Земли.
«СССР-118» миновал облачность. Внизу обозначилась рельефная линия Балтийского моря. Но сверкающая стеклом полоска воды быстро исчезла за горизонтом. Под крыльями машины потянулись лесные массивы, испещренные желтыми пятнами полей, шахматными квадратиками городов, голубыми змейками рек. Все это было уже свое, родное.
— Жерковск! — Лобанов кивком головы указал на пестрое пятнышко, вставшее на горизонте по носу машины.
Тормозные двигатели выплевывали теперь вперед длинные лохматые языки пламени. Ракетоплан резко сбавлял скорость.
Снижение вскоре стало отвесным.
Пестрое пятнышко росло, обозначились улицы, заблестели стеклянные корпуса заводов и, наконец, среди зеленого поля показался серый квадрат ракетодрома.
Теперь машина снижалась хвостом вниз, выбрасывая из-под себя три огненных газовых струи — одну из основного сопла, две из крыльев. Через четверть часа ракетоплан коснулся бетонной площадки хвостом.