«Почему вы отказываетесь?» — с любопытством спросил этот другой полковник. «Потому что вся моя деятельность от начала и до конца не содержит никакой заведомой клеветы. Все — чистая правда!» «Действительно, — внезапно согласился и этот полковник, — до этого моего предупреждения вы могли и не знать, и даже думать иначе, но теперь я вас предупредил, что это клевета, и теперь вы это знаете, так что, тем самым, в будущем это становится заведомой клеветой!».
Тут у меня невольно вырвался отчаянный выкрик Паниковского в почти аналогичной ситуации: «А вы кто такой?» Он твердо ответил, что он представитель Государственной безопасности СССР и, как раз, уполномочен решать, что — клевета, а что — нет. Вспомнив трудные уроки Валерия Чалидзе, я столь же твердо возразил, что только суд может решить этот, почти философский, вопрос.
Вместо того, чтобы зря рассердиться, полковник вызвал из-за двери, по-видимости околачивавшихся там с утра Иванова и Петрова, и приказал: «Подпишите, что задержанному гражданину Воронелю при вас было предъявлено предупреждение об ответственности по статье 190 УК, которое он отказался подписать.» На этом этапе счеты российских властей с законом в 1974 г. были вчерне закончены.
Вскоре были закончены и мои счеты с бывшей родиной. Под новый 1975 год я вылетел из Шереметьево в большой мир, где не подозревают о большей части российских проблем.
В следующем 1976 г. я был с визитом в Австралии, когда в России уже принималась новая («Брежневская») конституция. Один из журналистов спросил меня, как я оцениваю этот политический сдвиг в СССР, и я ответил, что вижу в этом безусловный шаг вперед.
«Но, как же так, — поразился он, — ведь старая Конституция (она звалась Сталинской, хотя была составлена, в основном, Бухариным) была гораздо демократичнее!?».
«Нет, — пришлось мне объяснить этому розовому либералу — старая Конституция писалась не для выполнения в объективной реальности, а для международного престижа и рекламы идеального социалистического общества будущего. К жизни советского народа эта конституция никакого отношения не имела. А в новой конституции присутствует, хотя бы только частичная, тенденция к реальному следованию в обыденной гражданской жизни.».
Я не уверен, что тамошний журналист меня до конца понял, но университетский коллега, который меня сопровождал, необычайно развеселился и сказал, что теперь только он впервые уловил, что подразумевается под «загадочной русской душой»…
Загадочная русская душа оказалась не по зубам и прекрасному грузинскому принцу с внешностью печального демона, как и многим поколениям русских либералов и правозащитников до него.
Эдвард Теллер и мирская слава
Однажды после заседания попечительского совета Тель-Авивского Университета ко мне в коридоре подошел пожилой джентльмен и в небрежной американской манере спросил, был ли я в России знаком с профессором Ландау.
Я только что выехал из Советского Союза и сильно запинался при разговоре по-английски. Но все же сумел выразить, что был, конечно, знаком, но не слишком близко, потому что я не теоретик… Тут он меня перебил и азартно закричал: «Ну и как, он до самого конца остался таким же дураком, как и в 30-е годы?!..».
Не уверенный, что я правильно понял этот ошеломляющий вопрос, я смущенно забормотал, что учился физике по его гениальному «Курсу Физики» и не совсем понимаю… Он отмел все мои возражения одним взмахом руки: «Я ведь не о физике говорю. Я говорю, что он был фанатично предан Советской власти и верил всем их идиотским выдумкам…».
Эксцентричный джентльмен, который не догадывался, что в 30-е годы я вряд ли смог бы судить об умственном уровне Ландау, оказался профессором Эдвардом Теллером — великим физиком и отцом американской водородной бомбы. В молодые годы он вместе с Ландау участвовал в Семинаре Нильса Бора в Копенгагене и, оказывается, вступал там в горячие споры с ним по политическим вопросам.
Ландау был тогда не одинок. Бесчисленное множество молодых интеллектуалов в Европе всерьез в то время (да ведь и сейчас!) верило, что стоит «научить каждую кухарку управлять государством», как жизнь на земле потечет по иному сценарию. Волки станут пастись вместе с овцами, люди полюбят друг друга и т. п…. Вслед за редкими советскими вундеркиндами, которых советские власти посылали за границу для обучения, вроде Ландау, Шубникова, Капицы и других, сотни западных идеалистов рванулись в Россию строить страну победившего социализма. И там искренне пытались слиться и отождествиться…
Некоторым потом удалось вовремя унести ноги. Другие погибли. Им несть числа. От третьих произошли такие устрашающие плоды, как Миша Вольф — будущий глава восточногерманского ШТАЗИ.