Тайна алмаза

Мальчик спал. Ласковая улыбка вдруг тронула суровые черты охотника. А между тем из темного завала бурелома, там, где царил еще мрак уходящей ночи, два глаза следили за его каждым движением, если бы он знал о них, то бежал, как олень от тигра, так как эти глаза принадлежали не таежному зверю, дикому, бесхитростному, а... человеку.

Легкий ветерок пробежал по вершинам деревьев, они лениво качнулись своими пышными вершинами, уронив прозрачные слезинки - росу. Первый солнечный луч осветил лица охотника и мальчика, занятых едой.

Крупно нарезанные куски вяленого мяса, ловко поддетые кончиком ножа, быстро исчезали. Мальчик, по-видимому, давно привык обращаться с ножом, и не казалось странным, что в этих худых детских ручонках зажата не игрушка, а острый нож с костяной рукоятью в виде оленьей головы.

От костра разливается приятное тепло.

Тихо плывут мысли охотника. Где он сейчас? По его расчетам, он еще вчера должен был подойти к Кривому Турсену. А там уже совсем прямой дорогой через кряж он спустится в глубокую долину, выйдет на берег быстрой Тунгуски.

В потайном месте запрятана лодка, есть порох и свинец.

Если бы у него были заряды!

Если бы могла его старая, верная "Медвежья пляска" вновь заговорить своим громовым голосом! О-о! Он не стал бы бежать, точно трусливый заяц, не просыпался бы по ночам с сосущей тревогой, не избегал бы темных, как ему казалось, опасных мест.

И снова охотник вспоминает страшное происшествие, приключившееся с ним несколько дней назад.

С вечера он выбрал место для ночлега под старым седым кедром. Все было на месте: шесть пачек пороха и бутыль со свинцом, туго увязанные, лежали в поклаже. Он хорошо помнит, что утром, переправляясь через быстрину, переложил их к себе в заплечный мешок, чтобы не подмочить.

На следующий день решил наполнить суму, где хранил заряды, и он до сих пор помнит эту противную дрожь, когда убедился, что ни пороха, ни свинца у него больше нет.

Все утро искал он их не только в своей небогатой поклаже, но на сто шагов вокруг, а сын беспрестанно спрашивал, чего отец ищет. Но он так и не сказал ему причины тревоги. К чему пугать малого? Но сынишка весь день удивлялся, что отец перестал стрелять, хотя птицы кругом пропасть. Да, видно, он что-то сообразил, хоть и дитя. Уже не просит подстрелить глухаря или тетерку, а все молчит и молчит. Как есть с того дня ни разу не улыбнулся.

Только безмолвные ели были свидетелями отчаяния охотника, мрачные ели равнодушно покачивали мохнатыми лапами и шелестели на проплешинах.

Нет, охотник не собирался пропадать. Ему не доставало того, кто мог бы предупредить о близкой беде. Она погибла еще до того, как они отправились в путь. Да и не купишь любую собаку, на сотни верст никакого жилья нет вокруг его "засеки". На что уже эти тунгусы - кочевой народ, да и то в тех местах редкие гости.

Тревожное и неясное чувство не покидало охотника в последнее время ни днем ни ночью. Проснется, оживит умирающий костер и долго лежит с открытыми глазами, слушая дыхание ночи.

Охотник шумно поднялся на ноги и стал увязывать поклажу; остатки пищи бережно собрал в щепотку, опрокинул в рот. Разбросал и старательно затоптал костер.

Солнце уже поднялось над вершинами деревьев и на открытых местах осушило утреннюю росу, но в чащобах трава осталась мокрой. Надо бы подождать малость, но охотнику не терпелось.

Он пошел напрямик, бодро работая топором, и след его означался срубленными ветвями. Олень послушно двинулся следом. Пришлось прорубаться сквозь густые заросли пихтача.

Вскоре треск и резкие удары топора замерли. Тогда из ствольного завала, пристально всматриваясь, вышел невысокого роста человек в одежде, подбитой мехом. Он подошел к месту покинутой стоянки.

Через час маленький отряд вышел из чащобы. Прямо перед ними был открытый косогор, с высоты которого, насколько хватал глаз, простиралась тайга. Пробегая по равнинам, она взлетала вначале на редкие холмы, но постепенно тая в голубоватой дымке, тайга поднималась на высокий горный хребет. Охотник остановился, затем выбрал прямой, точно мачта, кедр, поплевал на руки и с силой вонзил в него топор.

Вскоре он добрался до самой вершины. Но напрасно он напрягал зрение: всюду была незнакомая местность. Он убедился, что потерял правильное направление.

Как далеко он мог уйти?

Три дня назад, у истоков Чуни, он взял немного левее, надеясь сократить дорогу к Кривому Турсену, и, значит, все эти дни шел совсем не в ту сторону.

Спустившись на землю, он постарался собраться с мыслями.

Что делать? Вернуться назад к истокам Чуни и уже оттуда взять правильное направление? Но сможет ли он сейчас это сделать? Он посмотрел на обвислые бока оленя, на исхудалое лицо сына, потом перевел взгляд на поклажу. Бросить? Оленя заколоть, а мальчика нести на плечах? Нет, это невозможно. При мысли, что он должен идти по своему следу, ночевать на старых стоянках, и наконец... Снова тревожные ночи, тайные, неотступные и беспокойные мысли... По ночам уже чувствуется веяние холодной зимы, а у него осталась еще почти неделя пути по Тунгуске.