Тайна

Когда у меня бывают такие видения, и еще другие, я хочу обнять Таину, вдохнуть запах ее шампуня и прошептать ей, что с ней и малышом все будет хорошо. Что все это – не выдумка. Чтобы Таина не тревожилась: то, что с ней произошло, бывает нечасто, но оно естественно, как упавшее яблоко. Мятежные атомы, наверное, разглядели в тебе что-то чистое и доброе, увидели тело, не знавшее ни цепей, ни царей, ни богов.

В десять вечера мама досмотрела свою novela и теперь слушала радио, готовясь ко сну. Софи красиво пела: «Locuras tengo por tu nombre / Locuras tengo por tu voz»[35].

Я ждал, когда она выключит радио и ляжет в кровать. Мама работала в подвальном этаже Синайской больницы, в больничной прачечной. Она всегда сильно уставала и рано ложилась спать, а отец мой был безработным (и от этого слегка депрессивным) и много спал. При желании я мог легко выскользнуть из дома. Вехиганте велел ждать его в полночь у почтового ящика через дорогу, напротив окна Таины.

Внезапно пение Софи оборвалось, и по радио пошел экстренный выпуск новостей о землетрясении в Колумбии, в Аракатаке. Мама, с зубной щеткой в руке, выскочила из ванной и стала слушать. Из-за землетрясения сошли сели; целые цунами из грязи, воды и глины превращали в руины все на своем пути. Голос рассказывал о людях, покрытых грязью, словно Господь только что сотворил их, но еще не вдохнул в них жизнь. Реки жидкой грязи уносили с собой хижины и имущество. «Ay, Dios mío»[36], – проговорила мама. Голос продолжил рассказывать, как люди пытались спасти своих коров, тонувших в глинокопнях. По радио было слышно, как отчаянно мычат коровы. Журналист сказал, что это самое страшное землетрясение за всю историю Колумбии; мать кивала, словно ей явили библейское пророчество.

В страхе она выключила приемник. Я не двигался и молчал. Лежал на диване, свесив голову, кровь прилила к мозгам, и смотрел на часы, надеясь, что мама ляжет спать.

Но мама все твердила, что настали «последние дни». Она подошла к дивану и посмотрела на меня.

– Вернись в лоно Истины, Хулио. Я не хочу, чтобы ты погиб в Армагеддоне.

С моего места на диване мама казалась мне перевернутой вверх ногами. Кровь прилила к голове, мне стало жарко. Я видел маму, но не очень слышал, что она говорит.

– ¿Me oyes?[37] – Она хлопнула меня по ногам, они упирались ей в ляжки, потому что я так и лежал на диване, свесив голову. – Мне все равно, что будет с тем человеком. – Она имела в виду моего отца, хотя я знал, что ей не все равно. – Я люблю тебя. El fin está cerca, Julio. Так preparate[38]. – Мама говорила, мешая английские слова с испанскими.

Но я был не здесь. Я верил в свое, в то настоящее, что, как мне казалось, во мне есть, в свои внутренние небеса. Моя жизнь – вопрос выбора, и я волен выбрать что угодно. Но потом мне придется отвечать за свой выбор, поэтому я всегда старался выбрать то, что в моих глазах правильно. Я больше не посещал мамину церковь, Зал Царства Свидетелей Иеговы. Их старейшины изгнали Таину и ее мать. Хотя продолжали верить в Марию и что Мария забеременела, будучи девственницей. Но почему они не верили Таине? Почему? Потому что про нее не было написано в некоей книге, которая даже не самая старая в мире? Эпос о Гильгамеше старше ее. А также «Ригведа» и «Книга мертвых». Может ли книга, которая на самом деле не самая старая книга на земле, вести свое начало от Бога Всемогущего? Но я уважал ее, потому что ее любила мама. И потому что другие ее любили.

– Julio, el fin está cerca. – Мама горько заплакала, как будто ее побили шнуром от утюга. Она опустилась на колени рядом со мной. Я быстро сел. Кровь отлила от головы; мама обняла меня. Я смутился, хотя никого, кроме нас, в комнате не было, и тоже обнял маму. И когда увидел ее лицо, увидел по-настоящему, я понял, что она плакала до моего рождения, такая на нем была печаль. Может быть, поэтому она и любила грустные песни. Плача, она проклинала моего отца за то, что помощи от него не дождешься. Проклинала за то, что он вечно без работы; всхлипывания и слова лились, словно внутри у нее прорвало запруду.

– Pa’ Lincoln, – слезы лились ручьем, – otra vez pa’ Lincoln, если ты и дальше будешь верить, что девочка может забеременеть сама по себе.

Я крепко обнял маму, она вытерла слезы тыльной стороной руки. Я стал вытирать ей слезы ладонями и почувствовал, что она и мой отец создали меня.

– Está bien. – Она уже почти не плакала, потому что взяла себя в руки. – Sólo prométeme[39], – сказала она, глядя прямо мне в глаза, – обещай мне, что ты не станешь встречаться с той девочкой. От этих женщин жди беды.

Я посмотрел ей в глаза. Я видел, что ее жизнь состояла из тяжкого труда. Работала сейчас только она, только ее трудами мы и держались на плаву.

– Я не стану видеться с Таиной, – сказал я. Мама кивнула. Успокоенная, она вытерла нос и пошла спать.

Песнь третья

В полночь я был на улице.