Тайфун

Тем временем парни разделили ствол дерева на три части, и Фаххо показал знаками, что с заготовок надо снять кору и начинать отесывать концы. Сменяя один другого, морпехи и островитяне, работая в темпе топорами, очень скоро придали пятиметровым обрубкам бревен некоторое сходство с будущими пирогами. Когда нос и корма стали одинаково заостренными, а будущие борта лодок приобрели обтекаемую округлость, Фаххо знаками распорядился стесывать верх заготовок, чтобы обозначить плоскость бортов.

Еще через полчаса, когда верх одной из заготовок обратился в вытянутый по всей длине – от носа до кормы – пологий желоб, вооружившись лопатой, похожей на обыкновенную совковую, Фаххо поддел груду раскаленных углей и вывалил их на середину желоба. Почти сразу же над будущей лодкой взвились чадные языки пламени. Сырая древесина горела с громким шипением, исторгая струи тяжелого, стелющегося дыма.

– Лихо! – оценил увиденное Алтынов. – Хоть и не очень быстро, зато требует гораздо меньше сил.

Фаххо указал на вторую заготовку, и морпехи вновь взялись за топоры. Когда и у второй заготовки пироги появился желоб для закладки угля, старик что-то сказал Уамму.

– Он говорит, что вы за полдня сделали работу, которую наши мужчины смогли бы осилить только за несколько дней, – благодарно улыбнувшись Александру, перевела островитянка. – Сейчас можете идти отдыхать. Фаххо сам теперь будет выжигать пироги изнутри. Наши мужчины будут подносить ему сушняк – это не так трудно. Завтра после обеда можно будет начинать обтесывать и выравнивать борта.

Объявив парням, что они могут быть свободны, Матвеев и с ним Уамму направились к селению. Шагая по только что наметившейся тропинке, он поинтересовался:

– Уамму, вы хорошо говорите по-английски. Где вы изучали этот язык?

Задумчиво улыбнувшись, островитянка начала неспешное повествование:

– Я родом с земли, которая в половине дня плавания на простой лодке от Матта-ии-бау. Мой родной остров называется Памтуа. Туда однажды приплыл пастор и сказал, что набирает девочек и мальчиков для обучения всяким знаниям белых людей. Мне тогда было десять лет, и мои родители отдали меня в учение. Нас привезли в Гонолулу, и там я проучилась несколько лет в закрытой школе. Меня научили говорить по-английски, читать, писать, считать. Еще меня учили пользоваться всякими предметами, какие есть в домах белых людей, – телефоном, телевизором, газовой и электрической плитой и многим другим. Как я понимаю теперь, из нас готовили прислугу для богатых янки.

– Но вы все же вернулись назад. Почему?

Чуть смущенно островитянка призналась, что с первого же дня пребывания в пансионате она заскучала по родным местам. И чем больше проходило времени, тем больше она тосковала по рассветам и закатам на своем родном острове. Три года спустя она уже видеть не могла ни Гонолулу, ни сам пансионат. Уамму-Энни была одной из лучших учениц, и ее ни за что не хотели отпускать. И тогда она пошла на хитрость. Выиграв какой-то конкурс, в качестве приза она попросила, чтобы ей дали возможность погостить у родных.

Прибыв домой, Уамму в первый же день встретила молодого рыбака Асаба, который приплыл с Матта-ии-бау, чтобы найти себе невесту. И тогда, чтобы избегнуть возвращения в пансионат, она сама предложила ему пожениться. Ей тогда было четырнадцать. Тем же днем состоялась свадебная церемония, и новобрачные на лодке Асаба отправились к нему домой. Как позже рассказывали родственники Уамму, приплывший за ней пастор этим был крайне недоволен, но искать ее уже не стал.

Мужем Асаб оказался очень чутким и заботливым. А еще он был очень работящим и долго не отпускал Уамму на жемчужный промысел. Он боялся, что его юная жена может оказаться добычей акулы, что Уамму может укусить ядовитая мурена или обжечь синяя медуза – такое здесь хоть и нечасто, но случалось. У них родились пятеро детей, но все девочки почему-то умерли вскоре после появления на свет, а двое сыновей оказались крепкими и жизнестойкими. И все бы ничего, если бы не появление у побережья Матта-ии-бау нескольких катеров с теми самыми злыми.

Муж в тот день ушел на промысел с сыновьями, одному из которых было двенадцать, а другому тринадцать лет. Услышав странные, ударяющие в уши громкие резкие хлопки, сливающиеся в непрерывную трескотню, находившиеся на берегу сразу же почувствовали недоброе. А потом к берегу пристали моторные катера, из которых выгрузились люди, не похожие на островитян. Меж собой они общались по-китайски и по-индонезийски. Чужаки безжалостно, не церемонясь, убили почти всех мужчин, начиная от тех, кто только научился ходить, и кончая теми, чьи волосы уже стали белыми от седины. Тем же вечером все молодые женщины и девушки, вплоть до самых юных, кто не догадался скрыться в чащобе, стали жертвами похоти перепившихся чужаков.